|
В тысяча девятьсот тридцать четвертом году, когда ему было двадцать восемь лет, несмотря на браваду его отца, компания едва выжила в условиях акта Уолстеда. Начиная с того времени и до тысяча девятьсот восемьдесят первого года, когда в возрасте семидесяти пяти лет Франц передал пост управляющего компанией своей в то время двадцатидевятилетней дочери, он построил шесть новых пивоварен и привел компанию к ведущему положению среди крупнейших пивопроизводителей мира. В статье сообщалось, что это было не простой задачей. В тысяча девятьсот сорок первом году, когда США вступили в войну с Германией, по всей стране вспыхнули антигерманские настроения, и все, что даже отдаленно звучало как германское, по сути дела бойкотировалось. Продажа пива компании Брэчтмэннов превратилась в пытку, и тянулось это до самого конца войны. По сути дела, только в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, когда Франц придумал новый сорт пива «Золотая девочка», дела компании пошли на подъем. С тех пор единственная серьезная угроза ее стабильности возникла пять месяцев назад, вскоре после того как Элиза стала управляющей. Именно тогда внутренние проблемы привели к обвинениям и контробвинениям…
— Вот она, — сказал Уоррен. — Кто это — она? — спросила Тутс. — Грязь. Но это было все, что они там нашли. Этот абзац заканчивался мыслью о том, что все было благополучно улажено, дело до суда не дошло и компания поднялась на еще более значительные высоты в иерархии пивопроизводителей. Материал завершался сообщением о том, что жена покойного, Софи, и его дочь Элиза пережили его и что траурные церемонии в Калузе будут проведены частным образом. — Ах ты, черт подери, — сказал Уоррен. — И где же мы будем искать теперь? — А что искать-то? — спросила Тутс. — Эти внутренние проблемы и обвинения и контробвинения, которые были улажены без суда. — Дай подумать, — сказала Тутс. Уоррен внимательно смотрел, как она думает. — А как насчет «Официальной хроники»? — спросила она.
Мэтью посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке у кровати. Без десяти минут полночь. И звонил телефон. Джоанна! Должно быть, что-то с его дочерью, там, в Вермонте. — Алло? Мэтью? — Голос какой-то женщины. — Да-да? — Это Ирен. — Извините, кто?.. — Вспомните мотель, — сказала она. — Ирен Маккоули. — О, привет! Извините, что у меня голос такой… — Нет-нет, все нормально. Вы, вероятно, спали. — Вообще-то спал. — И я тоже. Но потом я проснулась и подумала, а нет ли вашего номера в телефонном справочнике. И он там был. — Да. — Вот я и звоню. — Ну, привет. — Привет. Извините, что я вас разбудила. — Нет, ничего, все нормально. — Как живете? — Отлично. Просто замечательно. А вы? — Хорошо. — Я надеялась, что позвоните, — сказала она. — Да я собирался. Но тут столько накопилось дел, что я… — Не нужно со мной всех этих церемоний. — Ладно, понял. Снова молчание. А потом она спросила: — Может, мне приехать? — Что-что? — спросил Мэтью. — Вы хотите, чтобы я приехала? Я бы пригласила вас сюда, но это место — такая дыра. Ну, вы же сами видели. — Да. — В каком смысле «да»? Что вы это видели? Что это дыра? Или приезжайте? — Во всех трех смыслах. |
