Но позвонить он решил только Мори Блуму.
— Привет, Мэтью, — сказал Блум. — Есть две новости. Мы допросили Хэрли и его дружка Уолкера и отпустили их восвояси. У нас нет причин их задерживать, и они, я думаю, говорят правду, что не заходили внутрь дома.
— Ладно.
— И второе: в доме работала целая команда, она осмотрела каждый сантиметр. Они начали после нашего с тобой разговора рано утром и вот только что вернулись оттуда. В спальне на втором этаже они нашли какие-то фотографии в коробке из-под обуви, но ни на одной из них нет никаких детей. Там только Пэрриш и его юные приятели резвятся на побережье. Так что тот, кто побывал в доме, очевидно, нашел их, если они, конечно, вообще там были. Что сейчас их там нет, я тебе головой ручаюсь.
— Хорошо, Мори, спасибо тебе.
— Есть какие-нибудь другие идеи?
— Пока нет, а если возникнут ты мне поможешь, Мори?
— Мы оба боремся за правосудие и истину, — сказал Блум. — Будем держать связь. — И повесил трубку.
И почти немедленно позвонила Синтия.
— Звонит Уоррен, — сказала она. — Он в аэропорту.
— По какому каналу?
— По пятому.
Мэтью нажал на пятую кнопку.
— Да, Уоррен?
— Мэтью, я могу успеть на самолет, который улетает в Нью-Йорк в четырнадцать тринадцать. У меня всего восемь минут. Я нашел женщину по имени Люси Стронг, она негритянка. По голосу похоже, что ей где-то за пятьдесят, она была сиделкой в родильном отделении, когда летом шестьдесят девятого там лежала Элиза Эббот. Она помнит мужчину, который делал фотографии, но она ничего больше не захотела рассказывать по телефону — боится попасть в беду.
— В какую еще беду?
— Это неважно, в какую именно. У меня осталось шесть минут, чтобы добежать до самолета. Негры всегда боятся попасть в беду, так уж нас белые приучили. Так мне лететь?
— Лети, — сказал Мэтью.
— Я тебе позже перезвоню. — И Уоррен повесил трубку.
— Билли, помоги мне, — попросила Хэлен.
Он не ответил, снял с вешалки свой единственный костюм и отнес его к саквояжу, не посмотрев на Хэлен, скорчившуюся у стены. Аккуратно свернул костюм, убрал его, а потом вернулся к туалетному столику, чтобы забрать пару нарядных рубашек, которые лежали там в верхнем ящике.
— Он уехал, Билли? Ты должен мне помочь.
— Я никому ничего не должен.
— Билли, пожалуйста.
Он снова вернулся к туалетному столику. Проверил все ящики, чтобы убедиться, что ничего из его барахла не осталось. Порылся в трусах и лифчиках Хэлен, в ее свитерах и блузках, но не обнаружил там своих вещей.
— Билли! Я истекаю кровью.
— Заткнись. — Он, закрыл чемодан и защелкнул замки.
— Мне надо в больницу.
Зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Алло?
— Мистер Уолкер? Пришло такси, сэр.
— Я сейчас выхожу, попросите его подождать.
Он положил трубку.
— Билли? Помоги мне. Пожалуйста.
«Сейчас, разбежалась, — подумал он. — Поможешь тебе, а потом этот проклятый псих набросится и на меня!»
— Билли?
Но его уже не было.
Для парковки каждой машины на бетонном бордюре мостовой черной краской по трафарету были написаны имена: ФРЭНК САММЕРВИЛЛ, а рядышком — МЭТЬЮ ХОУП. На площадке Саммервилла стоял коричневый «мерседес-бенц», а у Хоупа — желтовато-коричневая «карлэнн-гайа». |