С тех пор кое-что изменилось. Дело было даже не в том, что Аграновский принес ему еще одно похожее дело. Просто Егор Валентинович успел провести несколько допросов, узнать Гордейчика поближе.

Это был не первый случай домашнего насилия в его практике — далеко не первый! Он насмотрелся на всех этих «ни в чем не виноватых» мужей, на заплаканных, опухших от побоев, но отказывающихся писать заявление жен, наслушался всех их жалких объяснений и оправданий.

Вячеслав Гордейчик был не таким. Перед собой Егор Валентинович видел спокойного, разумного парня, почерневшего от горя. Да, он мог накричать на жену — но, судя по показаниям соседей, погибшей это даже нравилось. Игры у них были такие! Сцены ревности заканчивались примирением в постели, и Мария не возражала. С чего вдруг Вячеславу насиловать ее? Да и потом, куда бы он дел ребенка? Он что, Гудини какой-то — заставил слепого малыша бесследно исчезнуть?

— Ты зачем тогда признался в убийстве, раз ты никого не убивал? — спросил Егор Валентинович на одном допросе.

— Так разве ж я не убил? — еле слышно отозвался Вячеслав.

— Ты убивал или не убивал? Не путай меня!

— Я не убивал их своими руками. Я Машу никогда пальцем не трогал… Но я позволил ее убить! Если бы я приехал раньше, хоть на пару часов… Я б смог ее защитить! Она б еще живая была, с мальчиком нашим! Я не помог ей выжить… Разве это не значит, что я ее убил?

Егор Валентинович видел, что он не врет. Вячеслав верил каждому своему слову, и мысль о том, что он мог спасти жену и не спас, не давала ему покоя. Это был не тот человек, который убьет из ревности.

Поэтому теперь следователь слушал Дмитрия Аграновского куда внимательней и признавал, что смысл в его словах есть. Но от этого все равно легче не становилось. Он с таким не сталкивался, да и не хотел столкнуться. А что тогда, закрыть глаза и посадить Гордейчика? Тоже нельзя — не по-людски это!

Он знал следователя, который вел дело Евы Майковой. Этот точно не справится! Так что Егору Валентиновичу нужно было действовать осторожно. Этот тип, Аграновский… он уже был связан с двумя громкими делами, об этом все знали. Что если он снова напал на нужный след? Егор Валентинович не отказался бы от такого достижения в своем послужном списке — поимка маньяка!

— Что от меня требуется? — поинтересовался он.

— Объединить эти убийства в одно дело, — Аграновский кивнул на папку с документами, лежащую на столе. — Нужно убедить начальство, что так надо, если что, я могу помочь…

— Сам разберусь. Дальше что?

— Дальше — принять от меня помощь. Да и не только от меня, мой брат тоже знает о расследовании. Он сам был следователем и помогал полиции уже после того, как ушел. Но сейчас ни у него, ни у меня нет нужных полномочий.

— Дайте-ка догадаюсь… Я буду делать за вас саму полицейскую работу: организовывать допросы, вызывать свидетелей. Так?

Аграновский и глазом не моргнул.

— Именно. А еще вы произведете арест человека, которого мы найдем, и все будут знать, что вы поймали серийного убийцу.

— Это если он есть. А если вы там ошиблись и его нет?

— Тогда вы ничего не теряете.

Тоже верно. Два из трех дел, о которых говорил Аграновский, уже считались «глухарями». Третье казалось очевидным, но катастрофически не нравилось Егору Валентиновичу. Он сам никогда не считал себя великим детективом, да и не рвался к этому, расследовал себе тихонько бытовые преступления. Он прекрасно знал, что не разберется с этими убийствами, если речь действительно идет о маньяке.

Так пусть Аграновский со своим братом разбираются! Они, в общем-то, доброе дело могут сделать, а если и натворят глупостей, он, Егор Валентинович, всегда может сказать, что ни о чем с ними не договаривался.