– Вы хотите, чтобы я проследил, как продвигается следствие по делу Колоскова? – Писатель пошел ва-банк.

Поликарп Игнатьевич метнул на него быстрый взгляд, потер лицо и рухнул в кресло.

– И если я подружусь с этим Опалиным, мне будет легче все узнать? – гнул свою линию Басаргин.

– Ничего не имею против, – ответил Поликарп Игнатьевич, глядя ему в глаза. – Исчезновение Алексея Константиновича… оно серьезно спутало карты… И последствия могут быть… могут быть…

Он колебался, ища обтекаемое продолжение фразы, но оно никак не приходило на ум.

– А, черт бы его побрал! – сиплым шепотом бешено выпалил заведующий.

Басаргин отвел глаза. Ему стало неловко. Ясно, что произошло нечто скверное – настолько, что может рикошетом ударить по всей редакции, иначе Поликарп бы так не нервничал и не изобретал никому не нужных очерков о жизни рядовых агентов угрозыска.

– Значит, мы с вами договорились? – спросил гигант более спокойным тоном, хотя его лицо до сих пор ходило ходуном.

– Вы можете на меня рассчитывать, – пообещал Басаргин, вставая с места. По правде говоря, ему хотелось поскорее уйти.

Глава 6

Один за всех

Вернувшись в свой кабинет (впрочем, кабинетом это можно было назвать с большой натяжкой – бывшая классная комната, в которую затолкали дюжину разнокалиберных столов), Басаргин подошел к стене, на которой висел старого образца аппарат, и сделал несколько звонков. Очевидно, они ни к чему не привели, потому что писатель повесил трубку, прошел за свой стол и сел, рассеянно ероша светлые волосы и глядя в окно.

За соседними столами сотрудники толковали о сахаре, о шестипроцентном займе, о свежем фильме «Дом на Трубной».

– Вздор какой-то, жильцы мусорят, весь дом – большая коммуналка, ну, зачем мне это? Я и в жизни все это вижу каждый день…

– А мне показалось, что это сатира, причем очень едкая…

– Ну, сатира – от того, что они будут ругать коммуналки, меньше их не станет…

«И ведь это изо дня в день, – подумал Максим Александрович, чувствуя, как начинает колоть в виске, – разговоры об очередях, о кино, о получке, почти никогда – о книгах, о хоть каких-то духовных интересах… как они живут, боже мой? Зачем? Для чего? Мне, когда я их слышу, и то хочется повеситься…»

Но пока ему захотелось выйти покурить, и он двинулся к выходу, нащупывая в кармане пачку папирос.

Однако, едва невыносимые коллеги исчезли из виду, курить Басаргину расхотелось. Вспомнив кое-что, он зашагал к кабинету с надписью «завхоз» и обнаружил там Должанского, который с обычным вежливым вниманием слушал очередного начинающего поэта. До слуха Максима Александровича долетели только две строки, но уже по ним все было ясно:

– Очень, очень интересно, – сказал Должанский кротко. – А главное, свежо. И оригинально!

– Петр Яковлевич, – вклинился Басаргин, – заведующий срочно требует от вас обзор. Он готов?

– А, ну да, обзор современной поэзии, – тотчас нашелся собеседник. – Простите, я еще за него не принимался…

– Петр Яковлевич, ну как же так? Он ждет! – продолжал куражиться писатель. – Между прочим, в прошлый раз вы уделили ЛЕФу слишком много внимания…

– Только Маяковскому, он у нас печатается, – хмыкнул Должанский.

– Маяковский – вчерашний день! – презрительно фыркнул поэт, сверкая маленькими глазками из-под сросшихся бровей.