Чтобы не смущать Брайс, Хант уткнулся в свой телефон. Брайс рассеянно листала программку.

– Мы постепенно обретаем взаимопонимание, но сейчас вполне ладим.

– Акстар по прежнему занимается тем, что у нее получается лучше всего? – спросил Рандалл.

– Ага, – коротко ответила Брайс, не желая дальше говорить о ремесле наемницы, каковой была Фьюри. – Но она довольна. Главное, что Юна и Фьюри счастливы вместе.

– Рада слышать, – улыбнулась Эмбер. – Они такая чудесная пара!

На этом можно было бы и остановиться, но надо знать мамочку. Эмбер смерила взглядом дочь и Ханта и без всякого стеснения заявила:

– И у вас была бы чудесная пара, если б вы преодолели свою дурь.

Брайс заерзала на кресле и загородила программкой вспыхнувшее лицо. И почему до сих пор не погасили свет? Однако Хант ничуть не смутился и сказал:

– Знаешь, Эмбер, хорошие события происходят с теми, кто умеет ждать.

От его беззастенчивого, самоуверенного тона Брайс поморщилась и, бросив программку на колени, заявила:

– Сегодня знаменательный день для Юниперы. Давайте не портить его пустой болтовней.

Эмбер молча коснулась коленей дочери и отвернулась к сцене.

Хант допил свое шампанское. У Брайс снова пересохло во рту при виде его широкого, сильного кадыка, словно помогающего проталкивать шампанское в горло.

– А я то думал, ты любишь поговорить ни о чем.

Выбор у Брайс был невелик: или дальше глазеть на Ханта, пуская слюни, или отвернуться. Не желая портить платье, она перевела взгляд на зрительный зал. Публика торопилась занять места. Многие смотрели в сторону их ложи.

Особенно из фэйских лож справа от сцены. Ни ее настоящего отца, ни Рунна в театре не было, но несколько холодных фэйских физиономий были ей знакомы. Среди них родители Тристана Флинна – провинциальный правитель Хоторн и его жена, а также их дочь Сатия, жуткая снобка, которая сидела между отцом и матерью. Никто из этой сверкающей драгоценностями знати не был обрадован присутствием Брайс. Отлично.

– Напоминаю: сегодня знаменательный день для Юниперы, – пробормотал Хант, лукаво изогнув уголки губ.

– Ты это к чему? – сердито спросила Брайс.

Хант кивнул на напыщенную знать в фэйских ложах:

– Я же чувствую, как ты изыскиваешь способ их позлить.

– И неправда.

– Правда. – Хант наклонился к ее шее. – Я это знаю, поскольку думаю о том же.

В партере и на верхних ярусах замелькали вспышки камер мобильников. Брайс понимала: зрители фотографируют отнюдь не театральный занавес.

Она повернулась к Ханту, лицо которого знала, как собственное. Несколько секунд, показавшихся ей вечностью, они смотрели друг на друга. Брайс сглатывала, однако не могла заставить себя пошевелиться и отвести глаза.

У Ханта дрогнул кадык, но он не произнес ни слова.

Три долбаных месяца этой пытки. Дурацкое соглашение, которое они заключили. Они – больше чем друзья. Больше, но без каких либо телесных удовольствий.

– Очень здорово, что ты пришла поддержать Юниперу, – наконец произнес Хант.

– Ты так говоришь, будто я принесла большую жертву, – усмехнулась Брайс, откинув волосы за плечо.

Подбородком Хант указал на фэйскую знать, продолжающую глазеть и морщиться:

– Поскольку здесь не посидишь в темных очках и шляпе… да, это жертва.

– Уж лучше бы Юнипера заказала нам места на галерке.

Но Юнипера, желая, чтобы Ханту было удобно, заказала им эту ложу, где каждый мог разглядывать Звезднорожденную принцессу и падшего ангела.

Из оркестровой ямы донеслись звуки оживших скрипок и флейт. Брайс повернулась к сцене.