– Ну, за встречу старых друзей! – провозгласил Жука.

Выпили.

– А теперь за Галочку! – провозгласила Маша. – С днем рождения! Всего тебе самого радостного!

Выпили.

– А теперь за любовь! – провозгласил Жука, поднимаясь, поднося бокал к губам и особенным образом оттопыривая локоть. Кто-то когда-то сказал ему, что именно так оттопыривали локти гусары, когда пили: чтобы боевой конь не совался в рюмку.

Выпили.

– Слушай, Машка, – сказал Жука, отковыривая ложечкой шоколадный крем с очередного куска тортика и отдавая его Галочке: она очень любила такой крем, а Жука любил бисквит, пропитанный коньяком. – Слушай, Машка, а твоя личная жизнь как? Ты все принца ждешь?

– Нет, – качнула Маша головой. – Принца я уже не жду…

И замолчала, прикусив язык, с которого так и рвалось: «…а жду Ивана Горностая». Вслед за этим понадобилось бы объяснять слишком многое, после чего Жука и Галочка приняли бы ее за ненормальную.

А между тем Жука смотрел на нее с каким-то непонятным интересом.

– Это значит – что? – спросил он. – Ты уже кого-то дождалась? Или все еще хранишь свою хрустальную невинность?

– А тебе какое дело, Жука? – рассердилась Галочка. – Такие вопросы задавать нетактично!

– Да брось, дорогуша! – ухмыльнулся Жука. – Как будто тебе самой не интересно узнать, допрыгнул ли кто-то до верхнего венца терема, в который заточила себя наша Царевна-Несмеяна-Недотрога!

– Маш. А правда, ты все еще одна или… – не скрыла любопытства Галочка.

Маше просто ничего не оставалось, как многозначительно подмигнуть:

– Успокойтесь, друзья, у меня все тип-топ!

Вот так. Тип-топ – и отвалите, и пусть каждый понимает вещи согласно своей испорченности.

– Молодец, Машка! – дружно сказали супруги. – Так держать! Тогда еще раз за любовь!

Выпили.

Несмотря на «нетактичные вопросы», вечерок все равно выдался приятный, милый, веселый, болтливый, причем настолько, что Маша лишь часа через два спохватилась, что пришла вообще-то не просто так застольничать (или обсуждать свою личную жизнь), а собиралась забрать старые фотографии.

Услышав это, Жука, только что сиявший, болтавший и хохотавший, приуныл, опустил глаза и сообщил, что снимков у него нет.

– Что, неужели еще не оцифровали? – удивилась Маша, после чего Жука окончательно скис и признался, что специалист, которому он отдавал фотографии, их просто-напросто потерял, не успев даже начать работу, а Жука не мог набраться храбрости позвонить Маше и сообщить об этом, потому что боялся, что она ему голову оторвет.

«А ведь, пожалуй, не своевольный айфон, а ты сам именно поэтому мой номер заблокировал!» – проницательно подумала Маша, но Жука имел такой несчастный вид, что она только вздохнула, а голову отрывать ему не стала.

– Мне почему-то ужасно хочется нашу Завитую повидать, – призналась Маша, не упоминая, впрочем, о сне, за который, конечно, была бы поднята Жукой и Галочкой на громкий и долгий смех. – Придется съездить и хотя бы такой ее поснимать, какой она теперь стала. Может быть, хоть что-то из старых времен там найдется.

– Ничего там не найдется, – мрачно буркнул Жука. – Деревни нашей больше нет! Не поверишь, когда я узнал, что наши фотографии пропали – а ведь я этому уроду и свои старые снимки отдал, и у родителей взял все, что сохранилось, – то и сам решил туда съездить и хоть остатки былого поснимать.