— Что именно?

— Наш Бенджамин просил нас впустить его в дом. По крайней мере, она утверждала, будто бы это он.

— А сами вы тоже так считали?

— Я сказал ей, — (более громким голосом) — спать и не думать, будто каждый пьянчуга, который забредет к нам, это и есть наш Бенджамин, потому что он умер и пропал без вести.

— А она?

— Она сказала, что еще сквозь сон слышала, как наш Бенджамин умоляет впустить его. Но я велел ей не обращать внимание на глупые сны, а повернуться на другой бок и спать.

— И она послушалась?

Снова мучительная пауза. Судья, присяжные, подсудимые, публика в зале — все затаили дыхание. Наконец Натан произнес:

— Нет!

— Что было дальше? (Милорд, я вынужден задавать эти мучительные вопросы.)

— Я понял, что она не угомонится. Она ведь всегда верила, что он вернется к нам, точно блудный сын из Писания, — (голос старика стал чуть сдавленнее, но он отчаянным усилием сумел снова овладеть собой и продолжил): — Она сказала, если я не встану, она встанет сама, и тут как раз я услышал голос. Я не совсем уверен, джентльмены, я ведь был болен и лежал в кровати, и к тому же очень разволновался. Кто-то позвал: «Отец, матушка, я здесь, умираю от холода и голода — неужели вы не проснетесь и не впустите меня?»

— Что это был за голос?

— Он был очень похож на голос нашего Бенджамина. Я вижу, к чему вы клоните, сэр, и скажу вам правду, хоть она и убивает меня. Отметьте там, я не утверждаю, будто это был наш Бенджамин, я только сказал, что голос был очень похож на его…

— Это все, что я хотел услышать, мой славный друг. И в силу этой мольбы, произнесенной голосом вашего сына, вы спустились вниз и отворили дверь этим двум подсудимым и третьему грабителю?

Натан лишь кивнул в знак согласия, и даже адвокат проявил довольно милосердия, чтобы не заставлять его отвечать вслух.

— Вызовите Хестер Хантройд.

На свидетельское место вышла старушка с мягким, приятным и опечаленным лицом и явственно слепыми глазами. Она смиренно сделала реверанс тем, кого привыкла сызмальства почитать, но кого видеть сейчас не могла.

Она стояла там, ожидая чего-то страшного, чего еще не мог представить себе ее бедный смятенный разум, и в ее робких, незрячих манерах было что-то, невыразимо растрогавшее всех, кто видел ее. Адвокат снова извинился, но судья уже не мог ничего ответить, губы его задрожали, а присяжные неодобрительно косились на адвоката подсудимых. Сей достойный джентльмен понял, что может зайти слишком уж далеко и склонить чашу симпатий на противную сторону, но все же обязан был задать несколько вопросов. Итак, торопливо пересказав все, что он узнал от Натана, он спросил:

— Вы уверены, что вас просил впустить именно голос вашего сына?

— О да! Наш Бенджамин вернулся домой, я уверена. И она чуть склонила голову, словно в замершей тишине зала суда прислушивалась к голосу сына.

— Именно. Той ночью он вернулся домой — и ваш муж спустился вниз открыть ему?

— Разумеется! Должно быть, так. Там, внизу, был ужасный шум.

— Вы различали в этом шуме голос вашего сына Бенджамина?

— А это не будет зачтено ему во вред, сэр? — спросила Хестер. Лицо ее стало более осмысленным и напряженным.

— Я задаю вам вопросы не для того, чтобы причинить ему зло. Я полагаю, что он покинул уже Англию, а значит, что вы ни скажете, ничто уже не сможет никак ему повредить. Повторяю — вы слышали голос вашего сына?

— Да, сэр. Несомненно слышала.

— А потом какие-то люди поднялись к вам в комнату.