Витик Зон опомнился первый. Он упал на руки головой и горько заплакал.

— Не бойся, Витик, мы тебя не дадим в обиду, — произнес Павлик и обнял товарища. — Мы скажем, что все научили тебя сделать это. Понимаешь? Накажут всех, а не тебя одного.

— Ах, Па-а-вли-ик, — всхлипывал маленький шалун, — пу-сть лу-ч-ше… ме-ня на-кажут… Пу-у-сть при-бь-ют, то-о-ль-ко… бы… бы… Кар-Кар остал-ся…

И бедный Витик зарыдал еще громче, еще мучительнее.

— Как он плакал бедный Кар-Кар! Я думал, у него сердце разорвется! — вскричал Вова Баринов печальным голосом, сам едва удерживая слезы.

— Бедный Кар-Кар! Ведь он в сущности добрый и никогда нас не наказывал. Не то что Жираф! — повторил еще печальнее Бобка Ящуйко.

— Право, мне жаль несчастного, — прошептал Арся Иванов чуть слышно.

— Что он сказал, Витик, по-немецки, когда уходил отсюда? — робко осведомился Миля Своин.

— Да, да, что он сказал, Витик? — так и кинулся к проказнику Антон Горский.

— Он сказал, что мы самые бессердечные мальчики в мире, что мы оставили его без хлеба и… что… что он не сможет теперь найти себе места, потому что не умеет говорить по-русски.

И Витик громко зарыдал.

Авдотья принесла самовар и снова унесла его, потому что все пансионеры единогласно отказались от чая. Унесли и хлеб, и масло.

Вдруг в столовую ворвалась Женя. Ее хорошенькое личико было бледно. Серые глаза печальны. Она, видно, бежала со всех ног, потому что очень запыхалась и с трудом переводила дыхание.

— Рыцари! — вскричала она, — я «оттуда»! Сейчас только… все узнала…

— Что ты узнала? Что? Что? — встрепенулись рыцари, окружая Женю. — Что ты узнала, Женя? Да говори же, говори скорее!

Женя вскочила на стул, оттуда на стол и произнесла мрачным тоном:

— Кар-Кар уложил свой чемодан.

Женя помолчала немножко и произнесла с расстановкой, как бы желая, чтобы слова ее произвели еще большее впечатление:

— Но Кар-Кар не уедет. Кар-Кар остается, — тем же мрачным тоном произнесла Женя, — но уезжает другой… уезжает совсем отсюда.

— Кто уезжает? Говори, Женя! — снова заволновались мальчики.

— Витик Зон, вот кто уезжает! — печально заключила девочка. — Дядя решил выключить его из пансиона и вернуть к родителям, если не найдется другой, который скажет, что это он научил Витю проделать такую шутку.

Бедные маленькие рыцари почувствовали себя очень скверно. Никому из них не хотелось быть выключенным из пансиона, и поэтому никто не решился бы сказать, что это он научил Витика его «штучке».

«Если выключат не Витю, то выключат другого». У Вити хоть родители есть: мама, папа. Витю отдали на исправление в пансион г. Макарова потому, что он слишком много шалил дома. Неприятно, если его отправят отсюда, но другому, сироте-мальчику, пришлось бы еще хуже.

Так думали двадцать мальчуганов в эту минуту. Им было бесконечно жаль Витика. Но никто не решился взять его вину на себя.

Все двадцать мальчиков сидели как в воду опущенные. У всех двадцати мысли были печальные и беспросветные. У Витика, конечно, хуже всех. Он не выдержал, наконец, вскочил со своего места и проговорил, захлебываясь от слез:

— Я самый скверный мальчишка на свете. Я дурной. Я обидел Макаку, Кар-Кара… обоих… всех… Я гадкий, но я не злой. Я и дома дурного ничего не делал никогда, а только шалил, и все выходило дурно. Когда мамочка отправляла меня сюда, она говорила: «Витик, если ты напроказишь и тебя выключат из пансиона, это меня убьет.