— Какая тебе разница, чем я занимаюсь? И почему это так тебя злит?

— Давайте прекратим этот разговор. — Я сажусь и смотрю то на одного, то на другого. — Вообще перестанем об этом думать. Все равно только зря теряем время. Единственная наша задача — извлекать как можно больше удовольствия из сложившейся ситуации.

На несколько секунд воцаряется звенящая тишина. Все пялятся на меня. Даже Уилл отрывается от книги.

— Вот это да! Мистер Дрыхнущий Целыми Днями Ворчун вдруг решил взяться за ум! — первым подает голос Луис, и Уилл тихонько хихикает. — Как, по-твоему, что мы с Уиллом пытались втолковать тебе с самого приезда?

Я улыбаюсь — не могу удержаться:

— Наверное, до меня туго доходит.

Том бурчит себе под нос и ложится в постель. Вид у него недовольный, но Эшли он больше не донимает. Мне Тома жалко. Я знаю, каково ему сейчас. Пока не появилась Клара, я сам был таким же. А может быть, еще злее. Иногда злость — единственное, что затмевает страх. Не будь у меня Клары и наших ночей, я бы, наверное, уже врезал Эшли. Понимаю, почему Тома так бесит церковь. Причины те же, что и у меня. Дело вовсе не в вере в какого-то там бога, а в том, что всегда — всегда! — церковь лишь подчеркивает приближение финала. Заставляет думать о том, что будет после. Думать здесь о прежней жизни и так сложно, а о будущем — по-настоящему страшно. Если тебе до лампочки россказни о рае, то Эшли с Библией в руках и полным отсутствием страха — как постоянное напоминание о том, что ждет впереди. А здесь никому это не нужно. И без того трудно собирать радость по крупицам. Если дом и научил меня чему-то, то именно этому. Несколько секунд я пытаюсь разобраться в мыслях. Нет, этому научил меня не дом, а Клара.

— Думаешь, он все-таки заболел? — волнуется Клара.

И не зря. Крыло Джорджи пахнет ужасно. Из раны, пока я ее промываю, сочится еще больше гноя. Сам Джорджи как будто полусонный. Макушка под моими пальцами кажется горячей.

— Может быть, — говорю я. — Но он у нас крепкий парнишка. Поправится.

Словно соглашаясь, Джорджи тихонько щебечет, и Клара немного успокаивается. Не хочу, чтобы она всю ночь смотрела на больную птицу. Если Джорджи заболел, то сейчас уже ничего не поделать. От того, что мы будем на него пялиться, никому лучше не станет. К тому же сегодня Клара меня еще не целовала. Пусть это неправильно, но поцелуй волнует меня больше, чем птица. Я все еще ее парень? Или она передумала и просто не хочет мне говорить? В голове кружатся миллионы сомнений. Почему она меня еще не поцеловала? Сердце рвется на части, и куски падают прямо в живот.

— Дождя нет. Пойдем на улицу, — предлагаю я. — Заглянем к нему, когда вернемся.

Клару долго уговаривать не нужно. Она — сгусток энергии, рвущийся на свободу. И создана не для того, чтобы сидеть взаперти в доме, который, хоть и огромный, но все равно вызывает приступы клаустрофобии.

— Хорошая идея. — Клара встает на цыпочки и легко меня целует. Поцелуй мимолетный, но сердце уже несется вскачь, а по коже гуляет ток. — Идем, красавчик.

Внезапно я будто пьянею. Хочется на все плюнуть и остаться. Целовать ее, прикасаться к ней, таять от ее прикосновений. Но сказать об этом вслух не решаюсь. Да и отпугнуть ее боюсь. Не хочу, чтобы она знала, что я постоянно о ней думаю. Уже сто раз я успел представить ее голой. И себя вместе с ней. Кажется, у меня это на лице написано, а Клара все понимает, глядя, как я дрожу и задыхаюсь. Я знаю, что веду себя, как извращенец, но ничего не могу с собой поделать — мысли сами лезут в голову.