Орхан Памук. Дом тишины1
— Кушать подано. Госпожа, — сказал я. — Пожалуйте к столу. Она ничего не ответила. Застыла на месте, опираясь о трость. Я подошел, взял ее под руку, подвел к столу и усадил. Она что-то пробормотала. Я спустился на кухню, принес поднос и поставил перед ней. Она взглянула, но к еде не притронулась. Проворчав что-то, она вытянула шею. Тут я вспомнил о салфетке, достал ее и повязал ей. — Ну, и что ты приготовил сегодня на ужин? — спросила она. — Интересно, что ты на сей раз выдумал? — Фаршированные баклажаны, — ответил я. — Вы же просили вчера. — С обеда остались? Я пододвинул ей тарелку. Она взяла вилку и, ворча, поковыряла баклажаны. Некоторое время рассматривала их, а потом стала есть. — Госпожа, ешьте салат, — сказал я и вышел. Тоже взял себе баклажан, сел и начал есть. Вскоре раздалось: — Соль! Реджеп, где соль? Я встал, пошел к ней, поглядел на стол — солонка рядом с ней. — Вот же ваша соль! — Только что ее тут не было, — сказала она. — Почему ты выходишь, когда я ем? Я не ответил. — Они разве завтра не приедут? — Приедут, Госпожа, приедут! — сказал я. — Не рассыпьте соль! — Отстань! Оки приедут? — Завтра днем, — сказал я. — Они же звонили… — Что у тебя еще есть? Я унес остатки баклажана, красиво разложил на чистой тарелке фасоль и принес обратно. Она снова стала брезгливо ковыряться в тарелке, и тогда я опять вышел — я тоже обедаю. Через некоторое время она позвала меня, — на этот раз нужен был перец, но я сделал вид, что не слышу. Потом она крикнула, чтобы я принес фрукты; я пошел и пододвинул к ней миску с фруктами. Ее костлявая, тонкая рука медленно бродила по персикам, словно усталый паук, потом наконец остановилась. — Они все порченые! Где ты их нашел, на земле собирал? — Они не порченые, Госпожа! — ответил я. — А спелые. Это самые лучшие персики. Купил в овощном. Вы же знаете — здесь не осталось персиковых деревьев… Она, сделав вид, что не услышала меня, выбрала персик. Я вышел из комнаты и уже доедал фасоль, как вдруг раздалось: — Развяжи! Реджеп, где ты, развяжи мне салфетку! Я вскочил, побежал к ней и, потянувшись вверх, чтобы развязать ей салфетку, увидел, что она съела половину персиков. — Дам-ка я вам лучше абрикосов, Госпожа, — сказал я. — А то потом скажете, что проголодались, и опять разбудите меня ночью. — Спасибо, — сказала она. — Я, слава богу, еще не дошла до того, чтобы есть эту падалицу. Развязывай салфетку! Я снял с нее салфетку, а когда стал вытирать ей рот, она сморщилась и закатила глаза, будто молилась. Потом встала. — Отведи меня наверх! Она оперлась на меня, и мы прошли несколько ступеней, но на девятой все же остановились передохнуть. — Ты приготовил им комнаты? — спросила она, переводя дыхание. — Приготовил. — Ну хорошо, давай дальше, — сказала она и еще сильнее оперлась на меня. Мы опять стали подниматься, и когда добрались до последней ступеньки, она, проговорив: «Слава богу, девятнадцатая!», вошла в свою комнату. — Зажгите свет! — сказал я. — Я иду в кино. — Надо же, в кино он идет! — отозвалась она. — Взрослый человек. Смотри, допоздна не задерживайся. |
