В Вороньем Крае Эдит Марчант произвела на свет дитя женского пола, и дитя это – миссис Уинтермарч.
– Ты думаешь, это из‑за нее семейство обосновалось здесь? – осведомился Оливер. – По‑твоему, это она, а не ее муж, приехала сюда, лелея планы мщения – мщения за мать?
– Возможно.
– Из‑за того, что местные жители затравили мисс Марчант по ее возвращении из города и довели ее до самоубийства?
– Вспомни сам, Нолл: мистер Вид Уинтермарч рассказывал, что жена уговорила его «сменить тяготы города на деревенский воздух». Именно она «слышала много хорошего» о нашем маленьком приходе Шильстон‑Апкот. Отлично все устроилось, не так ли?
– Да, и в самом деле припоминаю…
– Впрочем, может статься, я и неправ, – промолвил Марк, разом идя на попятный.
– О чем ты?
– Скажи, показалась ли тебе эта дама коварной обманщицей? Мне – нет. Я ощущал в ней лишь подобающее жене послушание, учтивость и покорность. Более того, обстоятельства ее появления на свет хранили в тайне. К примеру, в письме отчетливо намекается, что новая ее семья ведать не ведала о происхождении девочки. «Довольно ей жить на свете безымянной!» Откуда бы ей узнать о себе всю правду?
Оливер признал, что понятия о том не имеет.
– Что заставляет меня рассмотреть и третью возможность, – промолвил сквайр, задумчиво сощурившись.
– Просто‑напросто совпадение?
– Здорово я бы удивился, будь это так! Вот в совпадения я абсолютно не верю.
– Возможно, супруги сговорились промеж себя? Но если муж – и в самом деле Чарльз Кэмплемэн, а Чарльз Кэмплемэн – это отец…
Оливер передернулся от отвращения: на эту тему он не желал и думать.
– В таком случае он никак не может быть Кэмплемэном. Или отец ребенка – кто‑то другой. Или, скажем, они вообще не муж и жена?
Сквайр помолчал немного, обдумывая обстоятельства дела и приглаживая бакенбарды.
– Надо нам избавиться от этой твари, совы, стало быть, – наконец промолвил Марк. – Следовательно, необходимо ее поймать. Именно здесь – ключ к разгадке. И хорошо бы проделать это побыстрее, до того, как сова совершит то, ради чего здесь объявилась. Черт подери эти распроклятые сны!
– А как, по‑твоему, нам это удастся? – наморщил лоб Оливер. – Уж не пойти ли нам на штурм усадьбы, подобно твоим неустрашимым предкам, атаковавшим аббатство, и не отбить ли птицу силой? Признаю, мне лично милее дрозды да малиновки, но что такого для нас опасного в сове? Да, безусловно, ночные кошмары омерзительны и пагубны; однако причинно‑следственную связь мы пока что не доказали. Ну, каким таким способом птица может вызывать эти сны? А мысль о том, что перед нами – та самая сова, напугавшая мистера Боттома тридцать лет назад, – сомнительное предположение, не более.
– Послушай, Нолл, опять‑таки, не слишком ли много тут совпадений? Мы с тобой согласны в том, что птица скорее всего повинна в смерти Косолапа?
– Согласны.
– Этим нехитрым способом она приманила нас к пещере, и мы обнаружили колодец.
– Так ты приписываешь ей интеллект, независимый от разума того или тех, кто привез птицу сюда?
– Мы имеем дело не с обычным крылатым ночным созданием, Нолл. По всей вероятности, эта тварь убила Косолапа – тупорылого медведя, Нолл! – и мы оба своими глазами видели, что за взбучку она задала тераторну капитана Хоя. Существо, способное на такое, явно обладает едва ли не сверхъестественной свирепостью.
Оливер внимательно пригляделся к другу – ведь этот джентльмен еще несколько недель назад воспринимал все явления теологического и духовного толка с презрением и не иначе!
– Отец о многом поведал мне в колодце за те минуты, что показались мне длиннее столетий, – продолжал сквайр, и голос его мрачнел все более. |