Ладони без мозолей, непривычные к физическому труду. Руки человека умственного труда, в отличие от ее собственных. Может, в этом все дело. Может, ей следовало предвидеть эту сцену, прежде чем она впервые взяла Майкла за руку.

— Ты едешь. — Голос его был тихим, но в нем проступал едва сдерживаемый гнев, новый для Джолин.

— Я должна.

— И не важно, что ты нужна нам здесь?

— Конечно важно.

Майкл допил виски, поставил пустой стакан на тумбочку и сел на кровать рядом с Джолин, но так, чтобы не касаться ее. Потом вздохнул и сгорбился, опустив голову. Густые волосы упали ему на лоб. Глядя на его заострившийся профиль, на опущенные плечи, Джолин вспомнила ту неделю, когда умирал его отец. Майкл не мог видеть Тео таким — серым от боли, опустошенным, подключенным к аппаратам, поддерживавшим его жизнь. Он пытался сидеть у постели отца, но надолго его не хватало. Чаще всего Джолин видела его меряющим шагами коридор и ругающим себя за слабость. Тогда она подходила к нему, обнимала, и они стояли так до тех пор, пока Майкл не успокаивался. Для нее это было естественно — заботиться о муже, когда он страдает. Но теперь Джолин видела то, в чем не осмеливалась признаваться себе раньше: ее любовь была односторонней. Она отдавала, он брал.

— Ладно, — наконец произнес Майкл.

Джолин почувствовала огромное облегчение. До этой минуты, до этого выдоха она не осознавала, до какой степени напряжена, застыв в ожидании рядом с ним.

— Сколько осталось времени?

— Две недели. Это быстрее, чем обычно. Исключительные обстоятельства.

— И тебя не будет год.

Джолин кивнула.

— Через шесть месяцев мне положен отпуск. Смогу приехать домой на две недели.

Майкл снова вздохнул.

— Завтра скажем девочкам. И моей маме.

— Да. — Еле слышным шепотом ответила она.

Им нужно было столько всего обсудить, составить планы, разрешить столько проблем, но никто из них не произнес ни слова.

Они сидели на кровати, где столько раз любили друг друга, сидели молча, уставившись в пространство, пока не пришло время зажечь свет.

7

Следующим утром Майкл и Джолин подъехали к дому Милы.

Майкл свернул на подъездную дорожку, заглушил двигатель и впервые за все утро посмотрел на жену.

— Ты готова?

Увидев злость в его глазах, Джолин вдруг почувствовала пустоту и горькое одиночество. Отвечать она не стала. Просто повернула рукоятку, открыла дверцу и вышла из машины. Когда они шли к двери, Джолин не могла не заметить, что Майкл старался держаться от нее на расстоянии.

Он постучал в дверь. Через несколько секунд послышался звук шагов. Дверь распахнулась: на пороге стояла Мила в пушистом банном халате розового цвета, волосы ее были растрепаны. За ее спиной виднелась гостиная с бледно-зелеными обоями, полом из широких сосновых досок, окнами на залив и ротанговой мебелью пятидесятых годов. Обивка мягкой мебели приглушенных тонов — розового, салатного и белого.

— Как вы рано! — Она отступила в сторону, впуская их в комнату, заваленную игрушками, книгами и компакт-дисками.

С мохнатого кремового ковра вскочила Лулу. На ней был ободок с кошачьими ушками.

— Кое-кто считает себя невидимым, — тихо сказала Мила и улыбнулась.

Джолин наморщила лоб и принялась оглядываться.

— Ага… Мила, ты не видела Лулу? Я волнуюсь: что случилось с моим котенком? Кто-нибудь видел Люси Луиду?

Лулу захихикала.

— О чем это вы? — Майкл нахмурился. — Она же…

Лулу сорвала с себя ободок и широко улыбнулась:

— Я здесь, мамочка!

Джолин бросилась к дочери и подхватила на руки.