— Дочь герцога?

— Именно. Представляете, Ваше Величество, что устроит дон Болуарте, когда узнает, что нынешний правитель путался приговорить в жертву его единственную дочь? И если нам немного его поддержать, Гравида упадет вам в руки как созревший плод. Разумеется, если вы дадите герцогу обещание, что его дочь будет супругой вашего сына.

— Так это не шутка, дон Карраскилья, и не грезы вашего воспаленного разума?

— В таком случае разум должен быть воспален еще и у дона Оливареса, — обиделся придворный чародей, — который всячески помогает мальчику и занимается с ним, тратя свое драгоценное время на его развитие.

Последнее было явным преувеличением. Карраскилья уже понял, что Оливарес был всего лишь ширмой для этого странного молодого человека, источник знаний которого был неясен. Но даже с некоторыми неясностями этот юноша сейчас был слишком ценен, чтобы сразу подсовывать его королю, который в гневе мог принять неправильное решение и казнить того, кто виновен в смерти Рамиро.

Король посмотрел сначала на одного чародея, потом на другого и устало откинулся на подушки. Простое, в общем-то, действие отняло у него последние силы.

— И давно вы знаете о том, что Алехандро Торрегроса выжил? — мертвым голосом безо всяких эмоций спросил он.

— Правильней его было бы называть Алехандро Контрерас, Ваше Величество, — ответил Оливарес. — Не очень давно. Я наткнулся на него совершенно случайно. Впрочем… как наткнулся… Он меня спас от гравидийских лазутчиков. Учу с того времени.

Король опять засомневался.

— Возможно, это не Торрегроса? У него не было способностей к чародейству, только к стихосложению. Всех моих детей тщательно проверяют на восприимчивость к чарам, потому что чародей не годится в закрепляющие жертвы.

— Это совершенно точно он, Ваше Величество. Как говорит он сам, Всевышний отнял у него память, но зато подарил чародейские способности.

Свои размышления по поводу учителя Алехандро Оливарес предусмотрительно оставил при себе. И даже не потому, что не хотел нагружать короля лишней информацией, а потому, что вопросов у него самого было куда больше, чем ответов.

Зато в этом разговоре что он, что Карраскилья так нахваливали молодого чародея, что у короля не осталось ни малейшего сомнения по поводу их участия в смене наследного принца.

— То есть вы посчитали, что как правитель он будет предпочтительней Рамиро. Интриганы… Убирайтесь вон! — неожиданно громко рявкнул Рамон Третий, закашлялся, схватился рукой за грудь и прошипел: — И не появляйтесь мне на глаза в ближайшее время.

Обоих чародеев как ветром вынесло из спальни короля.

— И это благодарность за то, что я выхаживал Его Величество, — проворчал Оливарес, но тихо и только за дверью, которую тщательно закрыл и убедился, что там не осталось ни малейшей щелочки, через которую до короля мог бы донестись его голос. Чары-то использовать во дворце было нежелательно: срабатывали охранные заклинания.

— Он успокоится и непременно поблагодарит вас, дон Уго, — заметил Карраскилья, потом наклонился к самому уху приятеля и прошептал: — Если не догадается, кто навел проклятие на Рамиро. Догадается — у нас будут неприятности. У всех троих будут, а у кого-то даже смертельные.

— Кто ему это расскажет? — усмехнулся Оливарес. — Это вообще ни в чьих интересах. Все будут придерживаться выдвинутой доном Охедой версии. А именно, что проклятие навели родственники одной из жертв Рамиро. Жертв там много, выбирать есть из кого. И проклятия наверняка наводили не единожды, так что… Знаете что, дон Рикардо.