— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что вы не умеете учить.

— С чего вы это взяли?

— С того, что вы сами не любите ни греческий, ни математику. А тот, кто не любит, не может и учить.

— Это сущая чепуха! Даже если я не слишком люблю греческий, вас, Арктура, я люблю достаточно для того, чтобы стать вашим учителем! — настаивал Форг.

— Вы учите меня верховой езде, — сказала Арктура. — А греческому меня учит мистер Грант.

Форг едва удержался от того, чтобы не пробормотать проклятие в адрес мистера Гранта, и попытался рассмеяться, хотя внутренне прямо — таки скрежетал зубами от злости.

— Значит, сегодня вы со мной не поедете? — снова спросил он.

— Скорее всего, нет, — ответила Арктура. Наверное, она должна была твёрдо ответить, что никуда не поедет, но жалость побудила её поколебаться в своём решении, и её ответ опять возродил в Форге угасшую было надежду.

— Я не понимаю, что побудило вас позволить этому неотёсанному школяру стать вашим учителем! — воскликнул он. — Такого тоскливого, сухого и педантичного невежду только поискать!

— Мистер Грант — мой друг! — произнесла Арктура и, подняв голову, посмотрела ему прямо в глаза.

— Поверьте мне на слово, вы в нём ошибаетесь!

— Мне всё равно, что вы о нём думаете, и я вас об этом не спрашивала, — отрезала Арктура. — Я просто сообщила вам, что он — мой друг.

«В том — то вся и беда!» — подумал Форг.

— Прошу прощения, — вслух сказал он. — Но вы не знаете его так, как я.

— Неужели? Даже если у меня было гораздо больше возможностей о нём судить?

— Просто он никогда не вмешивался в ваши дела, — не подумав, возразил Форг.

— А если вмешивался?

— Вмешивался! Вот проклятый наглец! Как?

— Он не позволяет мне заниматься столько, сколько мне хочется. А вам он что сделал?

— Давайте не будем ссориться из — за него, — успокаивающим голосом проговорил Форг, пытаясь звучать беззаботно и даже весело, но тут же снова посерьёзнел. — Неужели нам, людям, которые должны так много друг для друга значить…

Тут он осёкся. Что — то вдруг подсказало ему, что он зашёл слишком далеко.

— Я не знаю, что вы хотите этим сказать… Вернее, я не хочу даже думать о том, что, как мне кажется, стоит за вашими словами, — сказала Арктура. — После того, что произошло…

Тут она в свою очередь замолчала: ведь сам он ей ничего не говорил!

«Она ревнует, — заключил Форг. — Это хорошо».

— Я вижу, он много чего про меня наговорил, — сказал он.

— Если вы имеете в виду мистера Гранта, то ошибаетесь. Насколько я помню, он ни разу не упоминал о вас в разговорах со мной.

— Так я вам и поверил!

— А вот это уже грубость. Он ни разу не говорил о том, что у вас там произошло. Но я и сама не слепая.

— Если вы говорите о том бездумном увлечении… Ах, Арктура, вы же и сами знаете, что это была лишь мальчишеская глупость!

— Значит, с тех пор вы стали мужчиной? И сколько же месяцев вам для этого понадобилось?

— Уверяю вас, даю вам слово джентльмена: сейчас между нами ничего нет! Право, мне и самому ужасно стыдно из — за того, что произошло!

Повисла долгая, неловкая, невыносимая пауза.

— Так, может, вы всё — таки поедете со мной покататься? — наконец сказал Форг в надежде, что она смягчилась, хотя по её виду это было незаметно.