Одно только я не понимаю – кто в этом виноват и кому это было выгодно, – задумался я. – Если бы она была богатой наследницей – тогда понятно. А так – зачем ее убивать? Что с нее взять, кроме тела?
– Вот тело и взяли, – заметил Hиколай и, сам того не зная, высказал вслух мою мысль.
– Понимаете, Борис Иосифович, это цепь невероятных случайностей и совпадений! – Я позволял себе уже горячиться, и было видно, что Штейнбергу это не нравится. Но, как говорится, «Остапа несло».
В течение двадцати минут старался заинтересовать главного добытыми мною фактами, которые были связаны со смертью и исчезновением девушки.
Я никак не мог понять, почему Штейнберг так отстраненно и холодно слушает мой эмоциональный отчет. Оставалось только гадать. Видимо, сделав все, чтобы этот неприятный случай не был достоянием общественности, Штейнберг пытался забыть его, как страшный сон.
А я, со своим неуместным любопытством, нарушал его олимпийское спокойствие и старался пробудить к жизни его бескомпромиссную по своей природе совесть.
Штейнберг болезненно поморщился:
– Ладыгин, я вам уже сказал: на этом глупом разбирательстве можно поставить жирную точку. Родственники девушки тело забрали, и, если бы у них к нам были какие-то претензии, мы бы уже давно получили извещение от судмедэксперта, в ведении которого и находятся подобные неприятные дела. Но, Ладыгин, тишина!.. Значит, все в порядке. Если не считать того, что ваш друг потерял мое доверие.
– Борис Иосифович! Я же вам объясняю, что меня волнует туман, который развели участники вокруг произошедшего! К чему все эти тайны? Кто за всем этим стоит? Почему ни в одном документе нет ни одного упоминания о девушке? Кто выдал тело родственникам и почему не подождали Воробьева?
– Вы задаете достаточно глупые и наивные вопросы, Ладыгин, – громыхал Штейнберг. – Потеря сведений могла произойти по различным причинам – это могли быть неполадки в памяти компьютера, нерадивость работников – вы же знаете, как работает дежурный персонал по ночам. Виновные будут найдены и наказаны – вы будете довольны? По поводу тела – что я вам могу сказать? Приехали родные и потребовали – мы же не могли им отказать, правильно?
– Да нет у нее родственников, нет, в том-то все и дело!
– Владимир Сергеевич! Ну, почему вы не верите своим коллегам, а верите этому юному проходимцу? А может, она и его обманула – прикинулась сиротой и деньги из парня тянула, а? Девушки сейчас те еще, они своего не упустят...
– У меня его телефон есть – сами позвоните и спросите, если не верите! – не на шутку разошелся я.
– Ладыгин, вы шутите! – разобиделся Штейнберг. – Если честно, то вам прежде нужно своего друга подозревать, а не на меня наседать со своими глупостями. Чего вы от меня-то хотите?
– Хочу, чтобы вы, Борис Иосифович, разрешили мне разобраться в этой чертовщине! А то ни меня, ни Воробьева теперь без вашей санкции ни в одно отделение не пускают, а к моргу на пушечный выстрел не подойти!
Штейнберг даже поперхнулся от подобной наглости.
– Ладыгин! – хлопнул он ладонью по столу. – По-моему, вы переходите все границы! Вы своими прямыми обязанностями когда в последний раз занимались?
Это был удар ниже пояса – в своем кабинете я появлялся только мельком, к сильнейшему недовольству Инночки, а свои администраторские обязанности свалил на Юдина, и он, к моему несчастью, с ними замечательно справлялся. По этой причине удар Штейнберга мне пришлось пропустить – я молчал.
Штейнберг выжидающе посмотрел на меня и еще более грозно произнес:
– Думаю, больше пользы для клиники будет, если вы все-таки вернетесь к своим достаточно серьезным проблемам: ваши терапевты без присмотра совершенно разболтались, свежи еще воспоминания о скандале с этим Сергеенко. |