– Если ты выстрелишь в меня еще раз – это будет твой последний в жизни поступок, понял?
Он снова кивает.
Я поглаживаю малыша и спрашиваю у жены, хорошо ли прошли роды.
– Отлично, – отвечает она, – самые легкие роды из тех, что у меня были. Пока. Я думаю, его надо назвать Бьёрнстьерне [6], – продолжает она. – Раз он родился в праздник.
Еще бы, думаю я, и сердечно, но напряженно улыбаюсь. Правильность моей жены все же беспредельна. Плохо, конечно, что мы с первого дня жизни грузим мальчишку тем, какой он норвежский норвежец, но ведь и все остальное, что мы в жизни делаем, ничем не лучше, так что ладно, пусть называет его как хочет.
– Да, знаешь, – говорит жена, – я хочу еще детей.
– Не надо волноваться, – отвечаю я. – Возможно, у нас будут и еще дети, но сперва я должен закончить дела в лесу. У меня и в ближайшем, и в дальних лесах много незаконченных дел. Так что я пока немного поскитаюсь и домой вернусь не скоро. И Грегус со мной.
Жена поворачивается к Грегусу, тот кивает.
– Мы отправляемся в путешествие, – говорю я. – Оно может затянуться.
– А куда? – спрашивает жена.
– Сперва в один лес, потом в другой, – отвечаю я. – Мы некоторым образом призваны. Там свершаются разные события, и нужна наша помощь.
Жена глядит на меня изумленно.
– Мы должны сделать там кое‑что, – говорю я. – Нечто важное.
– Ты не мог бы объяснить более подробно? – спрашивает жена.
– Нет, – говорю я, – не мог бы. Менее подробно – пожалуйста, а более – никак. Единственное, что я знаю; мы должны идти, потому что нас позвал лес.
– Позвал вас? – уточняет жена.
– Позвал отчетливо, – говорю я. – Потому что помимо «Smart Club», детских дней рождения, ужинов с так называемыми друзьями и всего этого норвежского умения приятно жить, благодаря чему мы одновременно самая зажравшаяся и самая эгоистичная нация в мире, есть и другая жизнь.
– Какая «другая»? – спрашивает жена.
– Это я и собираюсь узнать, – отвечаю я. – А как только узнаю, расскажу тебе.
– Тебе хочется в лес, Грегус? – спрашивает жена.
Грегус кивает.
– Поступайте как знаете, – говорит жена. – Раз человек призван, значит призван. Это даже я понимаю.
Наверно, причина такой небывалой терпимости и широты взглядов в том, что ее накачали в родах дурманом, и надо пользоваться моментом и быстро уносить ноги.
Напоследок мы коротко прощаемся с женой, Бьёрнстьерне и моим разлюбезным шурином, который даже не пытается самостоятельно отвязаться от рукомойника. Когда наступает черед проститься с Норой, она торжественно берет меня за руку и бормочет что‑то, как я понимаю, на эльфийском. Видимо, она так вжилась в мир Толкина, что непроизвольно переходит на высокий слог, стоит трубе позвать кого‑то в дальний поход. В эльфийском я слаб, но понимаю, что она осыпает нас пожеланиями пройти путь живыми и невредимыми и в конце его вышвырнуть‑таки коварное кольцо (или с чем мы там маемся) в какой‑нибудь встречный вулкан.
Прихватив Бонго, щиплющего на задах госпиталя травку, мы гуськом переходим вброд Согневаннсбеккен и скрываемся под пологом леса. Первые несколько часов мы идем на север, а затем сворачиваем в сторону восхода. Шагаем молча. И останавливаемся только раз, чтобы подкрепиться кусочком Дюссельдорфова «Тоблерона», которого у нас осталась еще пара‑тройка килограммов. |