— Вы знаете, что со мной было из-за того, что вы не носите очков? — спросил Новиков, — Меня били минералкой по лицу!

— Каким образом? — спросила женщина, и серьги, кстати, вдруг остановились.

— Вы не носите очков, потому что они вас старят! — закричал Новиков, — Старая слепая проститутка!

На этих словах серьги снова начали раскачиваться, только ещё сильнее.

— Если б ты носила очки — ты б не стала в меня тыкать пальцем из-за угла! Зачем ты в меня тыкала пальцем? Ты бы лучше тыкала пальцем в себя!

— Идите вон! — вдруг неистово заорала тётка, — Вон! Кышь!

— Я идите вон? — заорал в ответ Новиков, — Это ты идите вон!

Женщина стремительно вскрыла засовы на окне, — а может, оно и было открыто, — и распахнула створки, сделав столь резкий выпад в сторону Новикова, что едва не выпала. Судя по всему, она хотела ухватить его за волосы обеими руками.

— Вот как! — обрадовался Новиков.

Он отбежал к мусорным бакам, не глядя, нашарил там что-то обеими руками — благо, контейнер был завален до верху, — и вернулся к окну с пакетом, полным какой-то влажной требухи в левой, и коробкой из-под обуви в правой. В коробке почему-то оказались луковые очистки.

— Держи, слепая блядина! — ликовал Новиков, зашвыривая всё это в квартиру.

Женщина попыталась было закрыть окно, однако Новиков вовремя ухватился за створку.

Едва женщина отбежала куда-то в комнату, Новиков вернулся к мусорным бакам, и вернулся с попавшей в жуткую аварию крупной детской машинкой и безжалостно расстрелянным в гордую грудь ржавым тазом.

— Око за око! — кричал Новиков, подпрыгивая и забрасывая в комнату тазик и авто, — Зуб за зуб!

Он сделал ещё несколько ходок, и только когда из разорванного мешка на него высыпалось несколько кило гнилого картофеля, замоченного, судя по всему, в кошачьей моче, Новиков, наконец, успокоился.

На ходу отряхиваясь и деловито потирая руки, Новиков поспешил прочь.

Люди Новикова сторонились, однако настроение его было почему-то весёлым и возбуждённым. Новиков уже знал, куда ему надо идти теперь.

По дороге брюки Новикова подсохли; правда, рукам было пренеприятно — кожа ссохлась, словно состарилась лет на сорок, ладони зудели, пальцы саднили и чесались. Новиков иногда плевал на руки и подолгу тёр их, а иногда бежал — раскрылившись и пугая прохожих — он надеялся, что мириады микробов, поселившихся на нём, унесёт ветром.

Если б Новиков поднял глаза и посмотрел на это тяжёлое, как домна здание, он расхотел бы туда входить. Однако он шёл, опустив глаза, и сначала видел асфальт, потом ступени, потом заметил двери и с силой толкнул их.

— Мне надо к оперу, который меня бил! — громко сказал Новиков, обращаясь к полицейскому в окошечке контрольно-пропускного пункта.

Полицейский пожевал губами и ничего не ответил, но, показалось, принюхался.

— Слышите, нет? — спросил Новиков, нагнув голову к окошечку, но руки убрав за спину: от них пахло сильнее всего.

— Вы пьяны? — спросил полицейский таким тоном, словно Новиков был участником социологического опроса, — От вас ужасно пахнет. Отойдите от КПП.

— А то что? — спросил Новиков, — А то вам придётся вызвать полицию? — захохотал он.

Несколько человек в гражданском, прошли через КПП Новикову навстречу. Каждый из них прикасался специальной карточкой к мигающему квадрату — и железные поручни раскрывались.