– А можно лампа погорит, пока я не усну?

– Конечно можно.

Мальчик никак не мог заснуть. Повернулся и посмотрел на отца. В тусклом свете ночника его лицо с темными разводами от дождя напоминало старинную маску трагика.

– Можно я у тебя кое-что спрошу? – сказал мальчик.

– Да. Конечно.

– Мы умрем?

– Когда-нибудь. Не сейчас.

– Но мы и дальше будем идти на юг.

– Да.

– Там будет тепло.

– Да.

– Хорошо.

– Что хорошо?

– Ничего. Просто хорошо.

– Спи.

– Хорошо.

– Я сейчас задую ночник, ладно?

– Да, ладно.

А затем из темноты:

– Можно я еще кое-что спрошу?

– Да. Конечно.

– Что ты будешь делать, если я умру?

– Если ты умрешь, я хотел бы тоже умереть.

– Чтобы не расставаться со мной?

– Да. Чтобы не расставаться с тобой.

– Хорошо.

Лежал и слушал стук капель в лесу. Голые скалы вокруг. Холод и тишина. В пустоте унылый переменчивый ветер гоняет туда-сюда прах погибшего мира. Перенесет, рассыплет, опять перенесет. Все в этом мире вырвано с корнем, зависло в безжизненно-сером воздухе, все держится на одном дыхании, коротком и слабом. Почему мое сердце не из камня?

Проснулся и наблюдал за наступлением серого дня. Медленного, туманного. Поднялся, пока мальчик спал, надел ботинки и, закутавшись в одеяло, пошел между деревьями. Спустился в расщелину в скале и там присел, скорчившись, долго, непрерывно кашляя. Потом сел прямо на пепел. Поднял голову навстречу сумрачному дню. Прошептал: "Ты там? Когда мы наконец встретимся? У тебя есть горло, чтоб я мог тебя задушить? У тебя есть сердце? А душа? Будь ты проклят! О Боже, – прошептал он. – О Боже".

Город они пересекли на следующий день пополудни. Револьвер, чтобы был под рукой, он положил поверх свернутого полиэтилена в тележке. Мальчика не отпускал от себя ни на шаг. Город был почти полностью сожжен. Никаких признаков жизни. Машины на дороге засыпаны пеплом, все покрыто толстым слоем сажи и пыли. Окаменевшие следы в засохшей глине. Труп в дверях – сухой как пергамент. С застывшей гримасой. Он притянул к себе мальчика:

– Все, что ты сейчас запомнишь, останется с тобой навсегда. Хорошенько об этом подумай.

– Но что-то иногда забывается?

– Да, ты забудешь то, что хочешь помнить, и будешь помнить то, что хотел бы забыть.

В миле от фермы его дяди лежало озеро, куда они осенью вдвоем отправлялись за дровами. Он сидит на корме лодки, опустив руку по запястье в холодную волну, а дядя гребет. Дядины ноги в детских черных ботинках упираются в перекладины. Соломенная шляпа. Трубка из кукурузного початка в зубах, тонкая струйка слюны в уголке губ. Дядя оборачивается, чтобы разглядеть дальний берег, поднимает над водой весла, вынимает трубку изо рта и тыльной стороной ладони вытирает подбородок.