Наш маленький караванчик из двух верховых и двух вьючных лошадей, нагруженных сумками, неторопливо двигался в нужном направлении. Найденыш, сидевший у меня за спиной, в подобии рюкзака с вырезанными для рук и ног дырками, сладко спал. Вообще-то он и когда не спит тих и спокоен, не смотря на то, что ему чуть больше года и стоит отпустить начинает бодро ползать, изучая окрестности. Но к подобным поездкам давно привык и, судя по ощущениям, вполне доволен. А орать не орет никогда.

Младенцы у оборотней всегда тихие, потому что их отучают плакать от боли или обиды, чтобы детский крик не мог выдать все племя врагу. Матери развешивают люльки на кустах в некотором отдалении от домов, и их отпрыски могли тренировать свои легкие сколько угодно, однако рано или поздно понимали, что, пока они кричат, к ним никто не подойдет, и переставали плакать.

Только вот у Найденыша никогда не было матери. Тем не менее, с ним просто. Он с самого начала умел передавать ощущения не хуже любого домового и ответные эмоции ловил моментально, но признавал только меня, из-за чего и приходилось с собой таскать. Никакие няньки его не устраивали, и понять это вполне можно, не понятно только, как он мог сообразить, что мать от него избавилась, выкинув на корм зверям. Что вообще может понимать грудной ребенок? А ведь что-то понял.

Мы выехали на так называемую дорогу — две колеи от колес, которые, петляя между холмами, уходили за горизонт. У дороги стоял бревенчатый дом и сарай, сколоченный из досок. Рядом находился загон, где ходили несколько лошадей. Из трубы шел дымок и, не поднимаясь, стелился у земли.

Я оглянулся на спутницу. Все нотации были забыты и она, разинув рот, уставилась изумленно на дом. Я почувствовал, как Черепаха начала торопливо мысленно обшаривать местность.

— Огонь в доме и там что, даже сигналки нет?

— Вот и увидишь, наконец, что такое печка и зачем она нужна. А заодно как умудряются жить люди без магических способностей.

— Плохо, — убежденно сообщила она. — Это ж как без одной руки жить или без глаз.

У дома возились двое, распрягая лошадей из фургона. Один из них вдруг обернулся и схватил винтовку, прислоненную к колесу. Второй достал из кузова АКМ и сдвинулся, чтобы напарник не закрывал цель. Оба наблюдали за приближающимися всадниками. Вблизи стало видно, что они похожи друг на друга и, скорее всего отец и сын.

Подъехав вплотную, я натянул поводья и сказал:

— Что-то настороженно здесь встречают гостей…

Старший внимательно посмотрел на меня, потом взгляд скользнул на Черепаху и ребенка, за спиной который выбрал время, чтобы выглянуть из-за моего плеча и сообщить «Гы». Мужчина явно расслабился, опуская винтовку.

— Приходится быть осторожным. Ходят тут бандюки, уже пытались лошадей угнать. Меня зовут Михалыч, а это мой сын Павел.

— Алексей, а это моя подруга Черепаха. Мы едем в Нахаловку.

— Переночуйте у нас, завтра поедете дальше.

— Не откажусь, — ответил я и спрыгнул на землю, не забыв при этом взять винтовку. Пользы от нее было не много, патронов давно не было, но не оставлять же оружие. Найденыш довольно сообщил очередное «Гы». Он понял, что сейчас увидит что-то новое. Мы сняли сумки, расседлали коней, и отвели в загон к остальным.

Изнутри дом был похож на крепость. Стены сложены из толстых бревен, а окна закрывались деревянными щитами. Все двери, ведущие из большой комнаты в спальни и остальные помещения, были сколочены из толстых досок, которые в случае нападения могли защитить людей от пуль.

Войдя, я увидел у окна женщину, которая, скорее всего, была женой Михалыча. Тут же вертелись две молоденькие девочки, видимо, его дочери.