- Надеюсь, что ты прав.

- Постой... Часть вторая: бритва отца Гильоме никогда не бреет брадобрея, она слишком тупа. А теперь твой дар, мой старый... и поторопись, у меня уже нет времени... но сначала - как кончается твой стишок?

Я сказал ему. Он прошептал, колотушка смерти уже стучала у него в горле.

- Очень славно. Старайся. А теперь - твой дар, я более чем готов для него... - Он попытался перекреститься.

И я преподнес ему дар милосердия, потом устало постоял, подошел к скамье и рухнул на нее, затем вытер оба клинка - сначала узкий золингеновский охотничий нож, после него - особенно тщательно - Леди Вивамус. Я нашел силы встать и отсалютовать ему блестящим клинком. Знакомство с ним было для меня большой честью. Жаль, не спросил его имени. А он, казалось, думал, что оно мне известно.

Я снова тяжело опустился на скамью, поглядел на гобелен, закрывавший крысиную нору в дальнем конце комнаты, и подумал - почему же не пришли Стар и Руфо. Все это лязганье стали, все эти разговоры...

Я думал, не пойти ли к норе и не крикнуть ли им. Но сейчас слишком мало сил, чтобы двигаться. Я вздохнул и закрыл глаза.

* * *

Из-за свойственной мальчишкам живости (и безалаберности, за которую меня постоянно бранили) я разбил дюжину яиц. Мама увидела яичницу, и я понял, что она сейчас расплачется. Я тоже зарыдал. Тогда она вытерла глаза, нежно взяла меня за плечо и сказала:

- Все в порядке, сынок. Яйца не стоят того. - Но мне было мучительно стыдно, я вырвался и убежал.

Я мчался вниз по склону, не ведая, куда бегу, почти скользя над землей, и внезапно понял, что сижу за рулем, а машина вышла из-под контроля. Я пытался нащупать тормозную педаль, но она "утопилась" с той легкостью, которая свидетельствует о падении давления тормозной жидкости. Что-то появилось на дороге впереди, но я не видел что именно, не мог даже повернуть головы, а глаза ничего не различали: их что-то залило. Я крутанул руль, но ничего не произошло - толкающая штанга отсутствовала.

Вопль в моих ушах, когда мы столкнулись!.. и тут я понял, что проснулся в собственной постели и что вопли - тоже мои. Я мог опоздать в школу, что было бы проступком, которому нет извинения. Нет пощады, только агония стыда, ибо пустует школьный двор, другие ребятишки - отмытые и добродетельные - уже сидят за своими партами, а я не могу найти свой класс. Мне даже не хватило времени зайти в уборную, и вот я сижу за партой со спущенными штанами, готовый сделать то, чего не успел сделать раньше, когда торопился бежать из дому, а все ребята тянут руки вверх, но учитель вызывает именно меня. А я не могу встать, так как мои штаны не только спущены, а отсутствуют вообще, и, если я встану, это увидят все, мальчишки начнут хохотать, девчонки отвернутся, морща носы. Но самым несмываемым стыдом было то, что я не знал ответа на вопрос!!

- Ну отвечай же, - сердито говорила мне учительница, - не трать наше дорогое время, И. С.! Ты не выучил свой урок!

Что ж, верно, не выучил. Да, я учил, но она написала на доске "Вопросы - 1-6", а я подумал, что это значит первый и шестой, а она задает мне четвертый! Но она мне все равно не поверит, да и объяснение довольно вшивенькое. Нам нужны голы, а не объяснения.

- Понимаешь ли, Изи, - продолжал мой тренер, голосом скорее печальным, чем сердитым, - длина общего пробега это хорошо, но ты не заработаешь ни цента, если не пересечешь линию у ворот противника с яйцом под мышкой. - Он показал на футбольный мяч, лежавший на столе. - Вот оно как. Я приказал его позолотить и надписать к началу сезона, ты казался мне в отличной форме, и я был полностью уверен в тебе, так что он должен был достаться тебе на банкете в честь окончания сезона и нашей победы. - Тут лоб тренера наморщился, он говорил так, будто заставлял себя быть справедливым.