— Разве он еврей? — спросил Зенкович, пытаясь переварить историю с грузовиками.

— Да. Конечно. В Квинсленде много евреев. Все мои друзья были евреи, кроме Джейн.

— Где их нет… — сказал Зенкович растерянно. — Где же их нет… Значит, угнать грузовик… Веселенькая история.

Назавтра Зенкович стал собираться в город — он должен был повидаться с мальчиком после школы, а до того у него было еще свидание с машинисткой и с редакторшей.

— Буду ползать под землей наподобие крота, — сказал он мирно.

Ив захихикала.

— Неплохо я это придумала, — сказала она.

— Неплохо, — согласился Зенкович. Он подумал, что для представительницы англоязычной страны она все-таки недостаточно широко использует возможности английского юмора, однако кое-какое чувство юмора у нее все же есть. И это неплохо.

Ив сетовала на то, что до сих пор нет снега.

— Будет, — сказал Зенкович. — Непременно будет. Это просто неизбежно. Как победа коммунизма. Что же я еще хотел взять в город? Забыл… — бормотал он, собирая вещи.

Ив сказала, что она все больше убеждается, что в Китае коммунизм победит раньше.

— Ну и пусть их… — сказал Зенкович. — Ага, вспомнил!

Он должен взять с собой заявку на новый перевод.

Да, он еще не дописал в ней последнюю фразу, которая должна окончательно рассеять сомнения издательства и обеспечить ему работу по меньшей мере на три месяца. Про что же им написать? Вот, решено, он им и напишет про неизбежность. У него еще осталось четверть часа… Садясь за машинку, он обнаружил, что Ив куда-то исчезла.

— Неизбежна… Вот так! — сказал он, ставя точку и вынимая лист из машинки.

И вдруг услышал страшный грохот у дверей, ведущих на улицу. «Что-нибудь случилось, — пронеслось у него в мозгу. — Что-нибудь не слава Богу… Раньше или позже… И так мы с ней слишком отважно…»

Он бросился ко входной двери. Ив бежала ему навстречу, стуча грубыми ботинками. Дубленка ее (подарок сердобольной подруги из Тель-Авива) была распахнута, шнурки на ботинках (подарок из ФРГ) не завязаны до конца, лицо взбудораженное, потрясенное…

— Снег! — сказала она. — Пошел снег!

Зенкович с облегчением опустился в передней на стул и выглянул в окно.

— Да, действительно, — сказал он. — Кто бы мог подумать… Самый настоящий снег.

Но Ив не стала его слушать. Ее башмаки снова прогрохотали по коридору и затихли во дворе. Зенкович почувствовал, что по полу тянет холодом, двери были распахнуты настежь. Он вышел в сад. Входная калитка в воротах была тоже распахнута настежь. Ив не было видно. Зенкович с сожалением оглядел влажные, обреченные на скорое умирание хлопья раннего снега. Потом взглянул на часы и заспешил: пора было добираться к поезду.

Он вынул из тайника плитку жевательной резинки для сына и сунул ее в портфель (он уже знал, что резинка — это вдвойне преступно; он не только подкупал сына, но и давал нажиться западным монополиям, а также их местным пособникам-спекулянтам), уложил бумаги и быстро переоделся. Потом он вышел в сад и стал звать Ив. Ее не было в саду. Не было ее и за калиткой. Зенкович вернулся домой и увидел, что ее ключи лежат на столе. Значит, она не далеко. Он снова вышел за калитку, взглянул на часы. Он уже начинал опаздывать на поезд. Впрочем, еще можно попасть на следующий и вовремя подоспеть к метро «Дзержинская», где его будет ждать машинистка… Зенкович стоял с портфелем у калитки и чувствовал, что ожидание становится безнадежным.