— Свои не принимают, — задумчиво сказал я, — чужие лезут. А что в армию не пошел?

— Так там нормально с женой можно жить, если офицер. А пока рядовой — куда деваться? На зарплату не прокормишься, и жилья нет.

— Я не знаю, как принято у собак, но хочу тебе объяснить, о чем ты просишь, что значит быть членом Клана.

Тед положил полотенце и настороженно уставился мне в лицо.

— Мы принимаем всех, но это одновременно создает массу проблем. Приходят к нам все больше молодые, которым хочется нового, или разумные с амбициями, которые по каким-то причинам не добились того, на что, как они считают, имеют право рассчитывать. Иногда это правда, и причина вовсе не в них, но очень часто они слишком много о себе думают, и таких приходится воспитывать. По-разному, физически тоже. Мы — хищники, все виды, и собак это должно касаться в полной мере. Что такое иерархия стаи, ты должен прекрасно понимать.

Он непроизвольно кивнул.

— Чтобы не допускать бесконечных свар и драк, тем более чтобы не дать возможность лезть в дела Клана и глав семейств, проситель не принимается автоматически. Каждый дает клятву подчиненного на год и один день, и нас совершенно не интересует, насколько он великий мастер, воин или просто насколько важны его умения. В данном случае это означает, что этот год вы принадлежите мне. В прямом смысле принадлежите. Я могу послать тебя на смерть, если посчитаю нужным, или сам убью и отчитываться за свои действия буду только перед Вожаком. Могу приказать тебе кого-то убить, и ты обязан подчиниться, не задавая вопросов. Надо мной только Вожак, и свои претензии ты выскажешь ему, если он захочет выслушать, но исключительно потом, после выполнения приказа.

Я помолчал, давая возможность подумать.

— Когда год пройдет, решать буду не только я, но и моя семья. Это несколько другое, чем ты думаешь. Туда входят все, кто живет в моем доме. Но это не значит, что ты или твоя жена должны лизать всем задницы. Мы — хищники. Как себя поставишь, так и будет. Сильных уважают. Не только физически, но характером сильных. Иногда срок можно продлить еще на год, иногда тебя отказываются принять и выгоняют.

— С другой стороны, — откровенно ухмыляясь, перебил меня Следак, — он тебя обязан поить и кормить, лечить и отвечать на идиотские вопросы в течение всего срока испытания.

Тед не слишком приятно усмехнулся разбитым ртом.

— Мы уже все решили. Врач сказал, что ее все равно выпишут, еще месяц до родов, нечего зря занимать место, если нет особых проблем. А нас и из дома поперли. Как себя покажешь, так? — набычившись, повторил он.

— Каждый проживает свою жизнь и выбор делает сам, — ответил я. — Пойдешь, объяснишь все еще раз жене. Согласится — скажете, что положено, и будем перебираться. В гостинице и для вас место есть, наши все равно на военной базе сидят безвылазно. — На, — протягивая ему кольт, сказал я, — будет теперь твой. В собак не пали, с Клыкастой я договорился, больше цепляться, пока вы здесь, не будут.

— Тут тебя спрашивал какой-то Фома, — дружески хлопнул меня по плечу здешний вышибала. — В общем зале сидит, дожидается.

Кто бы мне лет пять назад сказал, что зеленые меня трогать будут и я им руки после этого не отрежу, непременно бы в глаза плюнул такому вруну. А сейчас нормально воспринимаю. Фигня, что у него вместо лица морда и цвет кожи ненормально зеленый, никаких счетов к ним я не имею. С этими я никогда не дрался и, сколько ни спрашивал, никто понятия не имеет про деревья-убийцы. Наверное, это специфическая особенность тех племен.