В районе Калуги меня разыскал офицер связи штаба фронта и вручил телефонограмму начальника Генерального штаба, в которой Верховный главнокомандующий приказывал мне прибыть 10 октября в штаб Западного фронта» [47] .

Георгий Константинович Жуков очень точно описал картину событий тех дней трагической неопределенности, царившей под Москвой. Генерал не просто ездил по прифронтовым дорогам в поисках штабов и воинских частей, он проезжал по дорогам своей родины, и потому с такой болью наблюдал картины разрушенной Медыни, пытался заговорить с земляками, но эти дорожные, случайные беседы приносили лишь новую боль. Генерал невольно думал об участи своих родных, матери и сестры, оставшихся в Стрелковке, до которой от Медыни рукой подать…

Мемуары писал уже конечно же другой Жуков. Память подводила. Неверно названа фамилия командира 6-й курсантской роты старшего лейтенанта Л.A. Мамчича. Фамилию же командира 17-й танковой бригады, в расположение которой он прибыл, как отмечено в журнале боевых действий бригады, «к исходу дня 8.10.41», он при написании воспоминаний спутал с фамилией офицера (И.И. Троицкого), который почти всю войну прослужил в войсках одного из внутренних военных округов и к событиям 41-го года под Медынью, Угодским Заводом и Малоярославцем вообще никакого отношения не имеет. Путаница, как объясняют авторы публикации в журнале «Сенатор», по всей вероятности, произошла потому, что в штабе 17-й бригады генерал Жуков встретил своего знакомого и сослуживца по Халхин-Голу – бывшего начальника снабжения особого корпуса, которым командовал Жуков, Александра Спиридоновича Кислицына.

A.C. Кислицын служил в 17-й танковой бригаде начальником штаба. Вот и осела в памяти генерала неожиданная и радостная встреча. Маршал же по прошествии времени вспомнил ее иначе. Историки исправлять ошибку почему-то не стали. Деликатность, которая на долгие годы вычеркнула целую танковую бригаду из истории битвы за Москву. Думаю, автор «Воспоминаний и размышлений» был бы только благодарен, если бы о досадной ошибке ему сказали сразу после выхода первого издания мемуаров. Но архивы подмосковного периода открылись только десять лет назад, и все документальные свидетельства, в том числе и журнал боевых действий, публикуемый в этой книге, стали нашим общим достоянием уже после того, как ушли из жизни все маршалы и генералы, написавшие свои мемуары о московских сражениях 41-го года. Свою подлинную историю мы умеем хранить надежно…

Но вернемся все же к курсантской теме. Хотя на Варшавском шоссе в эти дни они воевали не одни. И предыдущее невольное отступление тому подтверждение.

9 октября начальник училища усилил передовой отряд 1-й ротой под командованием капитана С.П. Лаврентьева.

Позиция на реке Изверь уже была оставлена. На станции Мятлевской горели склады с горючим и продовольствием. Мятлево – перекрестье дорог: Сызрано-Вязем-ской железной дороги и шоссе Москва – Брест. Немцы наконец-то захватили станцию и поселок и хозяйничали здесь.

В конце 80-х годов мне довелось жить в Мятлеве. Редактировал местную районную газету «Рассвет» (Износковский район), но жилья в Износках не было, и меня поселили в тихом, тоскливом Мятлеве. Однажды я забрел на окраину поселка и встретил старика-пастуха. Стадо его было небольшим – пара коз и козел, облепленный репьями. В своем панцире тот был похож на небольшого динозавра. Старик рассказал такую историю.

Когда в Мятлево вошли немцы, народ попрятался куда мог. Днем раньше с продовольственных складов люди успели натаскать много всего, чего давно уже было не купить в магазинах. Немцы, заняв поселок и станцию, приказали все расхищенное вернуть. Никто ничего не возвращал. Тогда пошли по домам. В доме одной старухи обнаружили нескольких красноармейцев.