— Пора домой, Дени. Мы опоздаем к обеду.

— Я поеду кратчайшей дорогой, через Марш-прим.

* * *

Кавельге и Мария ели суп у двери флигеля при свете садового фонаря.

— И я с вами поем, — сказала Ирен. — Они до сих пор не вернулись.

— Дождись их. Нехорошо тебе без них кушать.

Ирен покачала головой. Нет, она поест с родителями супу, потом покормит маленького и ляжет спать. Мария пошла за тарелкой и налила дочери супу. Кавельге держали теперь прислугу, но хозяин говорил, что «не любит, когда эта девка вертится вокруг стола».

* * *

Давно уже спустился глубокий мрак, и наконец Ирен увидела два ярких луча автомобильных фар, вдруг осветивших каждое дерево вдоль проселочной дороги. Ирен быстро разделась, не зажигая лампы, и, когда Дени вошел в спальню, притворилась, что спит.

— Ты спишь, Ирен? Ты что, нездорова?

В ответ последовало злобное молчание. В потемках Дени едва различал на постели грузную фигуру, бугром приподнимавшую одеяло.

Он стал уговаривать жену спуститься вниз и пообедать. Она все молчала, тогда Дени добавил:

— Ужасно жаркий вечер!… Я лягу сегодня спать в кабинете на диване… А то вдвоем тесно, не уснуть.

Он захватил пижаму и спустился в ту комнату, где однажды ночью Ланден беседовал с тенью своего хозяина. Затем отправился в столовую. Луи Ларп, одетый в суконный фрак, как в зимнее время, уже стоял за стулом Розы.

— Я убрал один прибор, — сказал он.

Он ни за что не желал говорить «барынин прибор».

Вошла Роза, успевшая переодеться. Дени налил себе сухого белого холодного вина; спелая дыня разливала аромат по всей комнате; кружа в воздухе, налетали друг на друга невидимые в полумраке ночные бабочки. Вдалеке глухо ворчали раскаты грома.

— Полю сегодня лучше, но, знаешь, она его перекармливает. Не хочет подержать его немножко на рисовом отваре…

— Ах, я забыл тебе сказать… Я видел в клубе Луизу Пифето, ей уже больше не нужна няня; говорят, няня замечательная, само совершенство. Луиза собирается прислать нам ее на этой неделе. Поставим Ирен перед свершившимся фактом.

Роза с трудом подавила чувство злорадства. За столом брат и сестра почти не разговаривали.

Печальная и рокочущая августовская ночь усыпила мир. За стенами столовой реяли в неверном полете бабочки и слетались из черного мрака на огонь лампы. Дени и Роза встали из-за стола.

— Если она опять будет злиться, — сказал Дени, — я перекочую в кабинет.

— Нет, нет. Наберись терпенья, будь поласковее. Это твой долг.

Роза говорила так потому, что ей было стыдно за тайное свое ликованье.

— Я выйду в сад, подышу свежим воздухом перед сном, — добавила она.

Она села на скамью и, запрокинув голову, подстерегала, как бывало в детстве, не скатится ли с неба падучая звездочка. На темном фасаде дома черными прямоугольниками вырисовывались распахнутые настежь окна в спальне Ирен. Роза услышала сухой голос Дени, — никакого отклика не последовало. Потом хлопнула дверь, а через минуту Дени вышел в сад и сел на скамью рядом с сестрой.

— Она все еще дуется. Я не решился завести разговор о няне.

Роза сказала, что ужасно много в этот вечер падучих звезд, просто уйма. Дени закурил сигарету.

— А помнишь, какие стихи Пьеро сочинил о заблудившихся метеорах? — И он продекламировал нараспев:

— А как дальше? Я что-то не помню.