— У нас нет время на анализы. Три дня — вот все, что мы имеем.

— Я не имею в виду всеобъемлющее исследование. Можно вкатить ему наркотик, заблокировать враждебность к нам и вернуть его назад во времени, к воспоминаниям прошлого. Вдруг удастся обнаружить там что-то такое, что нам поможет?

Уоршоу вздрогнул.

— Гипноз?

— Называй это как угодно. Давай попытаемся понять, что именно выбило его из колеи, иначе плохо придется всем нам. Тебе, мне — и девушке.

— Думаешь, получится?

— Почему бы не попытаться? Ни один землянин в здравом уме никогда не вступит в сексуальные отношения с чужеземной женщиной. Да что там! У него не возникнет даже эмоциональной привязанности. Если мы выясним, что именно подтолкнуло Фолка к этому, мы попробуем разрушить эту явно невротическую фиксацию. Тогда он по доброй воле полетит с нами. Все это, конечно, имеет смысл обсуждать, если мы решим не оставлять его тут. Я категорически против того, чтобы увозить его в таком состоянии.

— Согласен. — Уоршоу вытер пот и бросил взгляд на Фолка, по-прежнему пребывающего в бессознательном состоянии после оглушающего лучевого удара. — Стоит попробовать. Если ты считаешь, что есть шанс на успех, приступай. Отдаю его в твои руки.

На губах психиатра заиграла улыбка.

— Другого пути нет. Раскопаем, что с ним произошло, а потом объясним ему. Тогда, уверен, броня даст трещину.

— Надеюсь, — сказал Уоршоу. — Теперь все в твоих руках. Разбуди его и заставь говорить. Ты умеешь это делать.

Когда Куллинан закончил свои приготовления, в каюте повисло плотное наркотическое облако. Фолк зашевелился и начал приходить в себя. Куллинан вручил Уоршоу ультразвуковой инжектор, наполненный поблескивающей прозрачной жидкостью.

Когда веки Фолка затрепетали, Куллинан склонился к нему и заговорил негромко, успокаивающим тоном. Тревожное выражение исчезло с лица Фолка, он обмяк.

— Сделай ему инъекцию, — прошептал Куллинан.

Уоршоу неуверенно приставил инжектор к загорелому предплечью Фолка. Коротко прожужжал ультразвук, проникая в кожу. Уоршоу ввел три кубика и отдернул руку.

Фолк негромко застонал.

Стрелки часов медленно бежали по кругу. Наконец набрякшие веки Фолка затрепетали, он открыл глаза и поднял взгляд, по-видимому, не отдавая себе отчета, где находится.

— Привет, Мэтт. Мы хотим поговорить с тобой, — сказал Куллинан. — Точнее, мы хотим, чтобы ты поговорил с нами.

— Хорошо.

— Не возражаешь, если мы начнем с твоей матери? Расскажи, что ты помнишь о ней. Вернись, так сказать, в прошлое.

— О моей… матери? — Просьба поставила Фолка в тупик, и он почти минуту молчал. Потом облизнул губы и спросил: — Что вы хотите знать о ней?

— Расскажи нам все, — попросил Куллинан.

Новая пауза. Уоршоу затаил дыхание.

Наконец Фолк заговорил.

— Тепло. Приятно. Возьми меня. Ма-ма-ма… Я один. Ночь, и я плачу. Я отлежал ногу, ее покалывают мурашки. Ночной воздух кажется холодным. Мне три года, я один. Возьми меня, мама! Я слышу, как мама спускается по ступеням. Мы живем в старом доме рядом с космодромом, где со свистом взлетают большие корабли. Сейчас приятный мамин запах обволакивает меня. Мама большая, розовая, мягкая. Папа тоже розовый, но от него не пахнет теплом. То же относится и к дяде. «Ау, ау, детка!» — говорит мама и прижимает меня к себе. Это хорошо. Меня клонит в сон. Через минуту-другую я усну. Я очень люблю мамочку.

— Это твои самые ранние воспоминания о матери? — спросил Куллинан.