– А МОЯ СУДЬБА – БЫТЬ ВАШИМ ЛИДЕРОМ… И Я С ГОРДОСТЬЮ ПРИНИМАЮ ЭТУ РОЛЬ! ЛЮБОЙ СУКИН СЫН, КОТОРОМУ ЭТО НЕ ПО НРАВУ, МОЖЕТ ПРИЙТИ И ЗАБРАТЬ ЕЕ У МЕНЯ! В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ! ВЫ ЗНАЕТЕ, ГДЕ МЕНЯ НАЙТИ! ЕСТЬ ЖЕЛАЮЩИЕ? ХОТЬ У КОГО-ТО ХВАТИТ СМЕЛОСТИ ДЕРЖАТЬ ЭТОТ ГОРОД В БЕЗОПАСНОСТИ?

Пьяные голоса смолкли. Лица позади сетчатой ограды осунулись. Все внимание было направлено на Губернатора. Только ветер в проводах нарушал тишину.

– СЕГОДНЯ КАЖДЫЙ ИЗ ВАС СТАНЕТ СВИДЕТЕЛЕМ НОВОГО ДНЯ ВУДБЕРИ! СЕГОДНЯ ОФИЦИАЛЬНО ОТМЕНЯЕТСЯ БАРТЕРНАЯ СИСТЕМА!

Трибуны погрузились в молчание. Зрители не ожидали такого, и головы их резко поднялись вверх, словно они внимали каждому слову.

– С ЭТОГО МОМЕНТА ПРИПАСЫ БУДУТ ВСЕОБЩИМ ДОСТОЯНИЕМ! И РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ИХ БУДЕТ РАВНЫМ! И ЛЮДИ СМОГУТ ЗАСЛУЖИТЬ СВОЕ МЕСТО В НАШЕЙ ОБЩИНЕ ДОБЫЧЕЙ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ! РАБОТОЙ НА ОБЩЕЕ БЛАГО!

С верхних рядов на своих трясущихся коленях поднялся пожилой мужчина в пальто из «Армии спасения», сбившемся на ветру, и начал аплодировать, кивая головой. Его поросший седой щетиной подбородок гордо выдался вперед.

– ЭТИ ИЗМЕНЕНИЯ В ПРАВИЛАХ БУДУТ НЕУКОСНИТЕЛЬНО СОБЛЮДАТЬСЯ! ЛЮБОМУ, КОГО ПОЙМАЮТ НА ТОРГОВЛЕ ЛЮБЫМИ БЛАГАМИ В ОБМЕН НА ТОВАРЫ, ПРИДЕТСЯ В КАЧЕСТВЕ НАКАЗАНИЯ БОРОТЬСЯ НА «АРЕНЕ СМЕРТИ»! – Губернатор сделал паузу и осмотрел толпу, позволив зрителям усвоить его слова. – МЫ НЕ ВАРВАРЫ! МЫ ЗАБОТИМСЯ О СВОИХ! МЫ СТОРОЖИМ СВОИХ БРАТЬЕВ!!!

Все больше и больше зрителей вставали и начинали аплодировать. Некоторые из них тотчас протрезвели и обрели голоса, ликуя, словно на церковной службе в ответ на аллилуйю.

Проповедь Губернатора достигла своей кульминации:

– ТАКОЙ БУДЕТ НОВАЯ ЭРА ВУДБЕРИ! СОВМЕСТНАЯ РАБОТА! ВО ИМЯ СОЗДАНИЯ БОЛЕЕ СЧАСТЛИВОГО, ЗДОРОВОГО И СПЛОЧЕННОГО ОБЩЕСТВА!!!

К этому моменту на ногах были практически все зрители, и рев их голосов, напоминавший о старинных обычаях возведения шатров, гудел на верхних рядах и эхом взвивался в ночное небо. Люди аплодировали, одобрительно кричали и обменивались взглядами, в которых читались облегчение, искреннее удивление… и, возможно, даже надежда.

Но правда заключалась в том, что издалека, из-за сетчатого ограждения, с затуманенным от долгих возлияний взором, зрители не замечали кровожадного блеска в темных глазах их великодушного лидера.

Лилли была одета в мешковатую толстовку Технологического института Джорджии и драные джинсы. На ней были старинные украшения. Она не дрожала, не пыталась грызть ногти и, в общем-то, не чувствовала ни волнения, ни отвращения перед мерзким заданием, которое ей дали в качестве своего рода возмездия за участие в попытке переворота.

Входя в тускло освещенную подвальную камеру с 18-дюймовым, покрытым тефлоном топором в руках, она на самом деле ощущала лишь ярость.

Верно и сильно обрушив топор, она разрубила хрящи истерзанной ноги Шведа, лежавшей у сливного отверстия в полу. Лезвие вошло в коленный сустав, издав чавкающий хлопок, словно открываемая под давлением крышка, и разрезало плоть, как нож шеф-повара отделяет сырую голень цыпленка от его бедра. В Лилли ударил фонтан крови, забрызгавшей ей воротник и подбородок. Едва заметив это, она кинула два куска человеческой ноги в пластиковый мусорный контейнер, установленный рядом.

В контейнере лежали куски Шведа, Бройлса, Мэннинга и Зорна – целый котел небольших по размеру внутренностей, органов, скальпов, скользких белых суставов и отрубленных конечностей, – собранные вместе и хранимые на льду, чтобы продолжать шоу, чтобы держать задействованных в нем зомби в довольстве.

На Лилли были резиновые садовые перчатки, которые за последний час стали темно-пурпурными. Она позволила своему гневу вылиться наружу через удары топора. Она без труда расчленила три тела, едва замечая других людей – Мартинеса и Стивенса, – работавших в противоположных углах грязной, забрызганной кровью шлакоблоковой камеры без окон.