Тэд Уильямс. Дорога ветров
Орден Манускрипта – 4
ПРОЛОГ
Гутвульф, граф Утаньята, нервно барабанил пальцами по шероховатой поверхности большого стола Престера Джона, обеспокоенный неестественной тишиной. В напряженном молчании слышался только звон ложек о тарелки да тяжелое дыхание королевского виночерпия, хотя в обеденном зале и собралось около дюжины взрослых мужчин. Эта тишина вдвойне угнетала слепого Гутвульфа, хотя в ней не было ничего удивительного. Немногие в последнее время набирались смелости, чтобы обедать за королевским столом. Испытавшие на себе дикий нрав короля всеми силами стремились избежать встреч с Элиасом.
Несколькими неделями раньше капитан наемников Улгарт из Луговых Тритингов неудачно пошутил насчет распущенности наббанайских женщин. Подобные воззрения не были чужды большинству тритингских солдат, которым напудренные лица и открытые платья казались верхом бесстыдства. Не было бы большой беды в словах Улгарта — в Хейхолте почти не осталось женщин, а мужчины вряд ли обратили бы внимание на такую шутку, но бедняга забыл, а может быть, и не знал вовсе, что убитая тритингами жена Верховного короля происходила из знатного наббанайского рода. Не наступил еще вечер, а голова Улгарта уже раскачивалась на луке седла по пути к Нирулагским воротам — на радость тамошнему воронью.
Уже много дней за обеденным столом не слышно оживленной беседы, думал Гутвульф, но в последнее время здесь воцарилась прямо-таки гробовая тишина. Только изредка шаркали ноги испуганных слуг, стремившихся поскорее сбежать и погрузиться в блаженное безделье, да нервно острили рыцари Элиаса, которым на сей раз не удалось избежать общества короля.
Гутвульф услышал почтительный шепот и узнал голос сира Флурена, который что-то докладывал Элиасу. Старик только что вернулся из родного Наббана, куда ездил послом к герцогу Бенигарису, и сегодня сидел по правую руку от короля. Флурен говорил Гутвульфу, что дневная аудиенция прошла спокойно, но Элиас казался озабоченным и огорченным. Утаньят не мог видеть этого, но благодаря долгим годам знакомства подмечал каждый случайный вздох, каждую необычную фразу, брошенную Элиасом. Слух, обоняние и осязание, которые и прежде неплохо служили ему, обострились с тех пор, как он потерял возможность полагаться на зрение.
Утаньят всегда внимательно следил за всем, что происходило вокруг, но испытывал особенное напряжение, когда при короле был меч Скорбь. С тех пор как по воле короля Гутвульф прикоснулся к страшному клинку, серый меч не давал ему покоя, преследуя графа в мыслях и сновидениях. Меч казался живым существом, диким зверем, учуявшим жертву и готовым к прыжку. Незримое присутствие меча держало нервы графа в постоянном напряжении. Порой Гутвульф просыпался ночью в ужасе, покрытый холодным потом. Иногда ему казалось, что за сотни локтей каменных стен и роскошных покоев он чувствует дыхание меча в Тронном зале короля. В ночной тишине Гутвульфу чудилось биение холодного стального сердца, и это повергало его в отчаяние.
Внезапно Элиас вскочил, с грохотом отодвинув кресло, и стукнул кулаком по столу. Собравшиеся испуганно затихли. Гутвульф ясно представил себе, как застыли в воздухе ложки, ножи и массивные кубки и жирные капли медленно падают на деревянный стол.
— Будь ты проклят, старик! — рявкнул король. — Да кому ты служишь, в конце концов, — мне или этому щенку Бенигарису?
— Я только передал вам слова герцога, сир, — бормотал старик. — Но он ни в коей мере не хотел оскорбить вас. Он выбивается из сил, пытаясь укрепить границу с Тритингами. К тому же вы знаете, сир, как упрямы жители Вранна.
— А какое мне до этого дело?
Гутвульф представил, как страшно вращаются налитые кровью глаза короля, — слишком часто ему приходилось видеть, как безудержный гнев искажал черты Элиаса. |