Запахнувшись в полушубок, Тополь вернулся в дружинный дом, прошел к себе, по пути приостановившись и взяв из печи уголек. От него затеплил лучину на светце, медленно опустился на крытую шкурой постель.

И здесь к нему впервые подкатило забытое чувство тревоги. Что-то произошло сегодня или случится очень скоро, и судьба милостиво предупреждает его об этом.

Одинокая вдовья ложница была почти пуста. Кроме широкой постели на дубовой низкой лавке и скамьи против нее, в клети ничего не было. Голые скобленые стены были пусты — только на одной из них висело оружие вожака. Два меча и щит.

Подняв глаза на них, Тополь замер, непривычно ощущая, как захолонуло сердце. Раньше оно никогда не болело — тем удивительнее была нынче тупая сосущая боль. Длинный, идеально прямой меч в простых кожаных ножнах, не украшенных ни прошивкой, ни плетением, казалось, излучал свет. Лучина бросала на причудливо выкованную рукоять кровавые отсветы — чудилось, что переплетенные змеи медленно шевелятся, разминая затекшие в неподвижности тугие тела.

Тополь прикрыл глаза. Не было нужды извлекать меч из ножен, чтобы оживить в памяти выдавленные на его теле руны: «Тот, кому принадлежит этот меч, свершит Рагнарёк».

Меч Локи, оставленный асами много лет назад смертным людям, потомкам сына Фрейра, Ингвио, когда тот решил уйти из Асгарда и прожить жизнь смертного. Много лет он был замурован в камень в стене кладовой мужского дома далеко в Свеаланде, потом нежданно обретен — и вот теперь смирно висит на стене, извлекаемый для тех же дел и так же часто, что и любой другой меч.

Но в чем же дело? Почему сегодня так трудно успокоиться, почему болит ни с того ни с сего сердце? Неужели кончилась спокойная жизнь и стая Лесных Всадников скоро понадобится кому-то?..

Прошлым летом минуло шестнадцать лет, как он вернулся из Гардарики. Примчался, загоняя коня и до дрожи в руках боясь погони. Если бы не та женщина, жрица Перуна, он бы наутро был зарезан во славу богов, а его меч получил бы тот князь ладожский Будимир. Но боги оказались благосклонны — или просто невнимательны, и ему удалось спастись.

Тополь сам не помнил, как домчался до заповедных лесов на границе между Мидгардом и Утгардом, где кочевали лесовики. Чудом он сыскал свою стаю, обнял Лану — и поклялся, что никогда больше не покинет их по своей воле или прихоти судьбы.

Лана была счастлива с мужем, стая лесовиков тоже признала Тополя, сына Волка, за своего. И даже вожак стаи все внимательнее приглядывался к чужаку. По обычаю Лесных Всадников, вожак называет своего преемника из числа лучших воинов, приближает его к себе и начинает готовить к обряду. Несмотря на то что по рождению он был чужаком, Тополь по своему уму и сметке должен был стать вожаком, и он оказался одним из советников предводителя.

Вскоре после возвращения из Гардарики Лана однажды вечером призналась мужу, что тяжела опять. Мудрые старухи нагадали ей, что на сей раз это будет непременно сын, и предсказание сбылось. Узнав о рождении мальчика, Тополь впервые пожалел, что поменялся с Зарницей, жрицей Перуна, оберегами. Именно родному сыну, первенцу, хотел отдать он кованую фигурку ворона. Но за спасение жизни расстаться с нею было не жалко — ведь иначе не было бы и этого малыша, которого Тополь назвал славянским именем Гостомысл.

Но все-таки его спасение из Гардарики было делом слепого случая, а не велением богов, и знамение этого пришло очень скоро. Маленький Гостомысл родился в конце весны, когда женщины начинали засевать репища и пашни, а мужчины ладили сбрую и чистили оружие перед новым походным летом, а в середине того самого лета на их становище напали.

Стаи лесовиков встречаются друг с другом очень редко и больше с оружием в руках, а потому потомки Ломка Тура ничего не слышали о том, что на севере в одной стае сменился вожак и новый предводитель повел своих на войну с соседями.