Эйдан согнулся вдвое и осторожно опустился на траву, подальше от одеяла, чтобы не испачкать его грязными от глины сапогами. Блейз отрезала кусок хлеба, намазала его маслом и положила сверху толстый кусок сыра. Затем, переложив бутерброд на тарелку, передала ее Эйдану. Тот взял тарелку, поблагодарил Блейз, и оба с жадностью, не произнося ни слова, набросились на еду. Краем глаза Эйдан наблюдал за Блейз. Когда же она подняла голову, то повернулся и посмотрел ей прямо в лицо. Она улыбнулась.

— Вы знаете, я всегда думала, что сельский пейзаж можно рисовать только летом. Но многие коттеджи осенью выглядят гораздо более красочными, чем даже в августе, когда я приехала к леди Уэсткомб договариваться об аренде жилища.

Эйдан слизнул кусочек масла с пальцев, не подумав о том, что этот жест может шокировать Блейз. Она поспешно отвела глаза в сторону.

— Эту яркость придают георгины, — поспешно сказал Эйдан. — У меня в саду их полно. Они любят бабье лето и особенно красивы именно теперь. А еще мамзы.

— Что?

— Мамзы.

— Что это такое?

— Их еще называют очень сложно: три… кри… зам…

— Хризантемы? — догадалась Блейз.

— Да, именно они.

Эйдан не осмелился повторить столь сложное для него слово. Блейз, заметив это, решила, что его частое смущение объясняется косноязычием, которого он стеснялся. Она еще подумала, не постоянные ли насмешки, на которые так падки дети, заставили Эйдана переехать сюда и заняться лошадьми?

— Хорошо, — сказала Блейз, решив делать вид, что не замечает дефектов его речи. — Я сначала посажу их на своем домашнем участке. Правда, не знаю, что из этого получится: ведь я не садовник. И спокойно могу выбросить стебель цветка, приняв его за сорняк!

Эйдан улыбнулся. Ему нравилось, как Блейз смеется. У нее это получалось легко и естественно. При этом глаза становились почти голубыми, как незабудки.

— В это время года, — назидательно сказал Эйдан, — очень легко отличить цветочные стебли от сорняков. Сейчас цветок либо уже совсем расцвел, либо его головка показалась из-под земли. А сорняки только еще начинают прорастать. Если хотите, я могу прийти к вам и все показать.

Эйдан смутился и замолчал. Уже в который раз он сначала говорит, а потом думает! Он откусил кусочек соленого огурца и посмотрел в сторону поля. Лошади уже напились и спокойно дремали, повесив головы.

По листьям деревьев зашелестел легкий ветерок. Блейз поежилась и посмотрела на небо.

— Надо спрятать холст и сложить мольберт. Того и гляди, пойдет дождь.

Эйдан, казалось, не слышал ее слов и продолжал наблюдать за лошадьми.

Блейз пожала плечами и занялась мольбертом. Он повернул к ней голову и, казалось, только теперь увидел, что она начала складывать вещи. Блейз же насмешливо скривила губу. Она знала, что не принадлежит к числу ярких и интересных собеседников. Ибо на протяжении многих лет не имела возможности разговаривать ни с кем, кроме своей больной матери. Постоянное дежурство у ее постели сделало Блейз достаточно скучным человеком. Но… Но все равно: Эйдан мог бы быть более учтивым и уделять ей чуточку больше внимания!

Она аккуратно сложила холст и положила в сумку. Когда же обернулась, то увидела, что Эйдан занят тем, что тщательно стряхивает со своего комбинезона хлебные крошки.

— Спасибо за ланч, — сказал он, чувствуя себя еще более неловко. Теперь он понимал, что сделал ошибку, приняв предложение Блейз перекусить вместе.

— О чем вы говорите! — разочарованным тоном ответила Блейз.