Мэйсон растер гудящую голову ладонями, но это не особенно помогло. Тогда он встал с кровати, распахнул французские окна, ведущие на террасу, и вышел прямо навстречу холодному ветру Сан Франциско. Эту фразу Мэйсон впервые прочитал у Джека Лондона, и она навсегда въелась в его мозг.

Мэйсон подошел к ограждению, оперся руками о металлические перила и запрокинул голову к небу. Свежий бриз обласкал его темную кожу, разгоняя по ней мурашки. Единственный выходной, а у него похмелье! Дерьмо…

Телефон зазвонил, когда Мэйсон, позавтракав хлопьями, уже собирался отправиться на пробежку. Он достал из кармана шорт айфон, а когда увидел, кто звонит, тихонько выругался.

– Привет, детка! Как вы?

– Ужасно, Мэйсон! Просто ужасно… Ты уже знаешь, что выкинула Кэти?!

– О чем это ты? – осторожно уточнил мужчина, прижимая трубку к уху плечом.

– Об этой выходке с календарем! Господи боже, Мэй, она снялась для календаря Святых голая!

– Э э э… Серьезно?

– Значит, ты правда еще не видел этих ужасных фото? Господи, какое счастье. Думаешь, я сумею убедить менеджеров убрать их? Что, если пригрозить им судом? Наверное, мне нужно связаться с моим адвокатом…

– Не думаю, что это разумно. Кэти – совершеннолетняя, и никакого преступления в этом нет.

– Ты правда так думаешь?!

Черт! Нет, конечно. Но… что он мог сделать? Он же не ее отец! Кэти и слушать его не станет. Так о чем тут говорить?

– Может быть, все не так ужасно.

– Ты серьезно?! Эмблема клуба на обнаженной груди моей дочери! Что может быть хуже?!

«Например, твои грязные лапы на ее заднице», – тут же зазвучал голос приемной матери в голове.

Мэйсон поморщился, как от зубной боли. Прижал трубку к плечу, чтобы Кристел его не услышала, и тихонько выругался.

– Мэйсон! Мэй! Я тебя не слышу…

– Извини, детка. Какие то помехи. Так что ты говорила?

– Может быть, ты заедешь к нам? Поговоришь с Кэти… Тебя она уж точно услышит. Ты же ей как отец…

Мэйсон откинулся затылком на стену и провел ладонью по бритой почти под ноль голове. Еще сутки назад просьба Кристел не вызвала бы в нем ничего, кроме понимания. Но сейчас… черт. Он не представлял, как себя вести. Знала бы Кристел, что он вчера натворил, и близко бы не подпустила его к своей малышке. Мэйсон чувствовал себя ужасно виноватым. И грязным… Будто вывозившимся в сточной канаве.

– Э э э… А ты сама не пыталась?

– Она меня не слышит, Мэй. После гибели Шона мы так сильно с ней отдалились… – Кристел всхлипнула.

Женские слезы Мэйсон не выносил. Поэтому поспешил согласиться:

– Окей, детка. Как скажешь. Я подъеду… когда тебе удобно?

– В любой момент! Ты же знаешь, что двери нашего дома всегда для тебя открыты. Если поторопишься, успеешь к обеду. Могу попросить Пилар приготовить фахитас…

– Черт, ты знаешь, как меня соблазнить.

Теплый, немного влажный от слез смех Кристел зазвенел в динамике колокольчиком. Мэйсон был рад, что понемногу эта женщина опять училась смеяться. Уж не преувеличивала ли Кэти, когда намекнула на проблемы матери с алкоголем? А если нет? Что ему делать? Мэйсон чувствовал, что не справляется, и это давило на него так сильно! Он мог подхватить команду после ухода великого игрока… Мог даже превзойти его достижения на футбольном поле, но во всем остальном и на миллиметр не приблизиться к идеальному во всех отношениях Шону Майлзу – любимцу Америки. Вот кто ни в чем и ни разу не оплошал и всегда оставался чистым. В отличие от самого Мэйсона, который хоть и вычистил грязь Алабамы из под ногтей, но, похоже, так и не отмыл от неё свою черную душу.

– Тогда ждем тебя.