Когда беззащитному пареньку исполнилось двенадцать, старый лекарь умер, а дело возглавил старший ученик, едва получивший от Гильдии разрешение на ведение практики. Жизнь в услужении стала куда тяжелей, а порой даже настолько невыносимой, что Семиун трижды пытался наложить на себя руки. Его никто не учил, домашних рабов не учат целительству, они созданы для другого мастерства. Элементарные навыки всеми презираемый заморыш получил лишь в четырнадцать, и то благодаря случаю.

В те времена король воевал с соседями за плодородные земли на юге, только что с трудом отбитые у диких тивесских племен. Верный слуга Короны, граф Лотар отправлял на войну несколько отрядов, в основном копейщиков и мечников, поспешно набранных из городской голытьбы да обнищавших крестьян. Естественно, на войну вербовали и лекарей. Старшие «товарищи» избавились от Семиуна и тем самым уберегли свои изрядно пополневшие к тому времени телеса от тряски плохих дорог, смертельных опасностей и прочих невзгод военной поры.

Так маленький неумеха сменил хозяина и из домашнего мастера на все руки превратился в младшего помощника полевого лекаря. Война быстро учит, а у нового распорядителя его подневольной души не было желания превращать паренька в раба. Когда часто идут сражения, то в палатках полевого лазарета ценна каждая пара рук, к тому же умелая. Уже за первый месяц Семиун научился перевязывать раны и накладывать швы, латать распоротые животы и выковыривать из бьющейся в агонии плоти искореженные осколки доспехов, но, главное, он привык к виду крови и очерствел к чужим страданиям. Жалость только мешает работе хирурга!

С каждым днем, с каждым сражением паренек узнавал что-то новое, на практике совершенствовался в мастерстве поддержания жизни в останках того, что еще недавно, до начала сражения, было людьми. В шестнадцать он уже не только сам оперировал раненых, но и знал толк в мирных болячках, например, как спасти испивших из отравленного колодца или облегчить мучения жертвам чумы. Именно этот год стал переломным в жизни паренька, из ученика и первого помощника он превратился в лекаря, и для этого не потребовалось никаких рекомендаций, экзаменов и разрешений.

Дело было под Суршью, маленьким поселением дикарей, которое даже городком назвать нельзя. Пехота не выдержала напора ударившей с фланга вражеской конницы и начала отступать. Полевой лазарет вдруг оказался в самом центре сражения. Между повозками с ранеными шли ожесточенные бои, а через палатку лекаря, как раз в тот самый момент, когда Семиун только начал отпиливать раздробленную конским копытом кисть, промчался отряд рыцарей. Ему повезло, он успел нырнуть под стол, а всех остальных эскулапов даже не порубили, а просто безжалостно затоптали.

Жалкие остатки королевских войск отступили на болота. Несколько сотен копейщиков, латников, мечников, лучников и неполный десяток рыцарей укрылись от врага за деревянным частоколом небольшого форта. Среди несчастных, обреченных на мучительную смерть от голода и болезней, был Семиун, единственный эскулап, переживший бойню под Суршью.

Осада длилась приблизительно четыре месяца, к ее концу осталось не более трех десятков живых, почти полутрупов, изможденных и смертельно уставших. Нехватка провизии и редкие попытки неприятеля взять форт штурмом были не самыми страшными из бед, гораздо больше жизней унесла грязная, кишащая всякой пакостью вода. Семиун не лечил, он лишь облегчал страдания товарищей по несчастью, но солдаты боготворили его за это. Из четверых, которым юноша ампутировал конечности обычным топором, выживал только один, а из доброй сотни мучившихся животами оклемалось не более двух десятков. Однако уже само присутствие среди них молодого паренька в грязно-сером фартуке дарило надежду и лишало желания оборвать свою жизнь точным ударом клинка в сердце.

Спасение к обреченным пришло, когда защитники форта уже ожидали смерти.