Они с Лили должны сделать за полдня по шесть вязанок и, кроме того, помочь Розамунд, чтобы спасти ее от дыбы или, того хуже, от наказания плетьми. В этом аду, населенном отбросами общества, слабый неминуемо погибнет. Джулиана инстинктивно чувствовала, что до тех пор, пока она будет сохранять физические силы и не допустит, чтобы пораженческие настроения сломили ее волю, она сможет противостоять и грубым тюремщикам, и отвратительной, распущенной Мэгги. Лили тоже, судя по всему, не так легко одолеть. А вот Розамунд ни за что не выстоит. Она уже пала духом, и они с Лили не вправе допустить, чтобы это стало поводом для издевательств и унизительных насмешек опустившихся шлюх.

Сэр Джон встретил знатных посетителей на пороге гостиной с нескрываемым удивлением.

— Вы говорите, что леди Эджкомб находится среди шлюх, которых я отправил в Брайдвел? Уверяю вас, вы ошибаетесь! — воскликнул судья, узнав причину визита в свой дом графа Редмайна.

— Нет, к сожалению, я не ошибаюсь, — настаивал Тарквин, сурово поджав губы и невозмутимо глядя на судью. — Вспомните: рыжие волосы, зеленые глаза, высокая.

— Да, я хорошо ее помню. Держалась крайне вызывающе. Я еще тогда подумал, что она совсем не похожа на проститутку. Но почему же виконтесса скрыла свое настоящее имя? И как получилось, что она оказалась…

— Простите, что я вмешиваюсь, — перебил его Квентин и выступил вперед. — Джулиана всегда сочувственно относилась к судьбам уличных женщин и искренне старалась им помочь. — Квентин сдержанно кашлянул. — Если ты помнишь, Тарквин, она приняла горячее участие в спасении Люси из долговой тюрьмы. Она настояла на том, чтобы мы оставили ее у себя в доме до полного выздоровления. Ее душа необыкновенно чутка и сострадательна к чужому горю, болезни, несчастью.

— Пожалуй, чересчур чутка и сострадательна, — язвительно заметил Тарквин.

— Простите, я не вполне вас понял, милорд, — обратился сэр Джон к Квентину. — Сама суть дела как-то ускользнула от меня. Какое же все-таки отношение может иметь леди Эджкомб к проституткам из Ковент-Гардена?

— Видите ли, виконтессу остро волнуют проблемы социального неравенства, — сухо пояснил Квентин.

— Она что же, увлечена идеей реформаторства? — поинтересовался судья, отхлебнув из позолоченной чашки горячий кофе.

— Ну что вы, сэр Джон. Джулиана на редкость здравомыслящий и практичный человек.

— Согласен, но не тогда, когда речь идет о ее собственном благополучии, — мрачно отозвался Тарквин.

— Если леди Эджкомб вмешалась в тайные делишки миссис Митчел и мадам Коксэдж, неудивительно, что эти фурии так взбеленились, — сказал сэр Джон. — Что же виконт так плохо следит за своей супругой?

— Уверяю вас, сэр Джон, отныне он будет держать ее в ежовых рукавицах, — пообещал Тарквин и, отставив чашку, резко поднялся. — Не соблаговолите ли выдать нам ордер на освобождение виконтессы, милостивый государь? Нам не хотелось бы дольше отрывать вас от важных государственных дел.

— Да, конечно, ваша светлость. — Судья подозвал секретаря, невзрачного юношу в сером камзоле, который очень внимательно прислушивался к беседе судьи с посетителями. — Хэнсон, составь бумагу о немедленном освобождении леди Эджкомб.

— Позволю себе напомнить, ваша честь, что леди Эджкомб изволила назваться Джулианой Бересфорд, — с поклоном сказал секретарь. — Именно под таким именем она значится в протоколе.

— Готов поклясться, что она скрыла свое имя и положение, чтобы не бросать тень на тебя, — шепнул Квентин брату.

— Она всегда была образцом порядочности и добродетели, — съязвил в ответ Тарквин.

Они терпеливо ожидали, пока секретарь закончит скрипеть пером.