|
Старики говорят, что в ее башне только такие и приживаются. С виду-то баба как баба. Но очень уж непроста. Может, и колдунья, разве определишь здесь у нас? И переломы вправляла, и лихо всякое травами лечила, и мозги в порядок приводила, кому надо. Не так давно какую-то девку чуть ли не полгода выхаживала у себя, если не дольше. С пониманием она. Вот только за Фуара не взялась, сказала, что из дерьма многое можно вылепить, да только проку с того не будет, позолотишь, а на полку не выставишь, в нос будет шибать. Непростая у нее судьба, перекосило, говорят, ей голову, случилось с ней что-то в прошлом. Поговори с ней. Сничта мне сказала, что ты должен поговорить с ней.
– Сничта? – с трудом произнес Клокс. – Да, – кивнул Байрел, пронзая судью тяжелым взглядом. – Лишь она толком и общается с ней. Ну, еще больные и хворые. – Не слабовата ли причина? – спросил Клокс. – По мне так весомей всякой, – ответил Байрел. – Не отвертишься. Но есть и еще одна. Особенная. Брайдем ходил к ней. – Зачем? – спросил Клокс. – Звал ее в Стебли, – объяснил Байрел. – В этот самый Приют Окаянных. Наставником. Но она не пошла. Если надумаешь, всякий покажет тебе, где она живет. Хотя, что показывать? В башне она живет. Башен в Дрохайте немало, но настоящая только ее. Ни с чем не спутаешь.
Глава пятая. Дойтен
Вода была черной, напоминающей черное зеркало. Или черное перегоревшее масло в жаровне на тимпалском рынке. Особенно если не смотреть на заледеневшие закраины у самого берега. На горизонте едва различимо вставали Рэмхайнские горы. Точно так же, как и в том давнем сне Дойтена. «Что же это получается? – подумал он. – Выходит, что сбылся мой сон? Я стою на берегу Чидского озера, вижу его черную воду, Рэмхайнские горы за черной гладью и даже как будто что-то вроде облаков в сером небе?» Лицо обожигало холодным ветром, но Дойтен не шевелился. Чего-то не хватало. Что-то еще таилось в сновидческом мраке. Что-то, что заставляло просыпаться в липком поту. Что-то, что являлось ему в ночном кошмаре сразу за видением черного зеркала, но чего он никогда не мог вспомнить, проснувшись. Или больше ничего и не было? Вчера он нашел Лэна там, где и сказала Сничта. Старик и в самом деле оказался коротышкой, из-за дубового стола едва была видна его голова, да плечи, так что орудовать двузубой вилкой и ножом Лэну приходилось, поднимая локти, отчего он походил на странную птицу с шишковатой головой, напоминающей плохо очищенный от земли клубень. Тем более, что тени его локтей от света коптящей масляной лампы на беленой стене напоминали крылья. Лэн уважительно кивнул, разглядев в одной руке Дойтена ружье, но еще более уважительно крякнул, увидев бутыль в другой его руке. На столе вина не было. – Это потом, – сказал Дойтен, усаживаясь напротив и водружая благословенный напиток на середину стола. – Сначала разговор. Меня Дойтеном зовут. Я усмиритель Священного Двора. – Весь священный двор разом усмиряешь или по очереди, начиная с предстоятеля? – скорчил гримасу Лэн и тут же отправил в рот изрядную порцию соленых грибов. – Может, плеснешь маленько? Для мягкости горла. Ты сам-то откуда? Судя по говору из-под Нечи? Из южных ардов, что ли? – А ты глазастый, – усмехнулся Дойтен, откупоривая бутыль. – Или ушастый, если по голосу чуешь. Из них самых. Хотя, бабка одна из слайбов была. – Ну, это один корень, – подтолкнул к Дойтену кубок Лэн. – Что те, что другие – все из айлов. Пришлая кровь. Хотя, перемешалось уже все давно. Какого айла не вывернешь, обязательно наткнешься на даланскую нитку. |
