Есть же редкие породы магических тварей, те же игли, из-за которых так опасен Бейнский лес? И некоторые из них, по слухам, сами не только не подвержены магии, но и не терпят ее. Надо бы расспросить об этом Клокса, все-таки старик неделями торчал в тимпалском хранилище древних свитков, должен что-то знать. Интересно, что там написано о Дрохайте? А что если город и в самом деле живой? Ведь долетало что-то из уст припорошенных сединами старых храмовников, что вся Ардана если и не жива, то уж точно обладает или духом, или разумом, или каким-то вполне себе бьющимся сердцем. Мол потому и зло не может овладеть ею, что никак не разыщет это самое сердце. Почему же не может обладать им столь необычный городок? Или его невосприимчивость к магии, нетерпимость к ней всего лишь обратная сторона какого-то древнего и несокрушимого заклятья? И город скрипит каменными зубами от всякой попытки его расколдовать? Дойтен даже похолодел от явственности вставшего у него перед глазами образа. Спаси и сохрани святой Нэйф. Плюнуть, растереть и еще раз плюнуть, как принято в Нечи. Нет. Дрохайт не скрипел зубами, а как будто подрагивал под ногами, но не потому, что каблуки сапог Мадра и Дойтена досаждали ему, а от собственного раздражения. Бред, конечно, мало ли что могло показаться, незнакомый край, непривычные дома, слишком много смертей, хотя случалось в жизни Дойтена тех же смертей и побольше. А может стоит замереть? Забраться на башню повыше, раскинуть руки и затаить дыхание? Прислушаться к самому себе и к городу? И только потом начинать заниматься распутыванием местных загадок? И почему, собственно, все дознаватели храма, все ярлычные колдуны и королевские поверенные не днюют и не ночуют в Дрохайте и не пытаются разгадать его древнюю тайну? А что если в ней секрет власти над колдовством во всей Ардане?
Дойтен тряхнул головой. Все так же были мрачны улицы и черны стены домов. Так же мешался в воздухе уже ставший почти привычным запах нечистот, смешанный с озерным ветром и дымом. Так же пробирало холодом, с детских лет Дойтен знал, что чем ближе к воде, тем страшнее мороз, на море и от легкого «щипалова» можно окоченеть, но вместе с тем город как будто и в самом деле оживал. Скрипел и хлопал дверями, рокотал людским говором, рассыпался топотом, звяканьем, шуршанием, стуком.
– Люди, – обернулся Мадр. – Похоже, в городке и в самом деле скопилось народу за пять тысяч, если не больше. Ты смотри, что делается. Повыползали из нор на звон колокола. Значит, скоро встанет лед, и пойдет и охота, и рыбалка. И забудутся все эти смерти. Плохое быстро стирается из памяти. Но этот твой Дейк, который произвел на тебя впечатление, заслуживает внимания в любом случае. Но об этом уже чуть после.
И в самом деле – вот только появились первые пешеходы на улицах, минута, и на стертой тысячами и тысячами пар сапог мостовой уже образовалась толпа. На ближайшем же перекрестке храмовым старателям пришлось пробираться через вереницы рыбаков и охотников, которые несли к берегу снасти, инструменты и какие-то узлы, и даже испытать несколько не самых дружелюбных тычков. Добытчики волочили по мерзлой мостовой длинные и узкие сани. Лица у них все еще были настороженные, но в глазах уже загорался блеск азарта.
– Мороз ударит уже сегодня ночью или завтра, – объяснил Мадр. – У рыбаков свои приметы. Но главное – удар колокола, который никогда не ошибается. Погода безветренная, значит, лед встанет быстро. Так что черная вода не обманывает. Еще день или два, и как только лед достигнет толщины в штык лопаты – колокол звякнет еще раз, и все эта орда двинется к прикормленным рыбным местам и на тот берег. Но выбраться сначала надо на этот. Ну, чтобы успеть упаковаться, все проверить, уложить силки, приготовить снасти. Место занять на начало путины! Снег в этом году задержался, но скоро упадет, не сомневайся.
– С рыбаками ясно, а отчего же охотники ждут льда? – поморщился Дойтен. |