Служебные машины с гудением взмывали вверх, опускались на аэроплощадку, обдавали всех теплым воздухом из сопел — от чего становилось еще жарче, — загружались пассажирами и устремлялись прочь. Их активность напоминала механический балет, который никак нельзя было поторопить.

Бертингасу следовало, конечно, вызвать машину еще из своего кабинета. Тогда бы она пришла на автопилоте, а следовательно, без очереди. Теперь же ее подадут по порядку за… ну-ка, посмотрим… шесть, семь… Девять глав департаментов находилось на аэроплощадке. Заместители, пусть даже и исполняющие обязанности директоров, не имели их привилегий.

Пока Бертингас стоял и отсчитывал минуты, которые казались еще длиннее из-за струек пота, стекающих по спине, делил минуты на число бюрократов, стоящих впереди, и вычислял, когда очередь дойдет до него, на площадку прямо перед носом семиместного фургона приземлилась каплевидная двухместная машина. Крупная машина возмущенно забибикала на мелкую — очевидно, ее водитель просто не заметил золотые зигзаги, эмблему Кона Татцу.

Дверца маленького аэрокара приоткрылась, оттуда высунулась чья-то рука, и Бертингас услышал:

— Тэд! Залезай!

Вся очередь повернулась к Бертингасу. Водителя аэрокара видно не было, но Бертингас знал: это мог быть только один человек.

Бертингас поправил китель, подбежал к машине и сел в нее. Внутри аэрокара было темно и прохладно — блаженное облегчение после пекла аэроплощадки. Бертингас не успел еще как следует захлопнуть дверцу, как его друг — может быть, его друг на этой неделе — Халан Фоллард нажал на педали и поднял аэрокар в воздух.

Аэрокар развернулся и обогнул колонну других машин, которые ждали своей очереди, чтобы сесть на аэроплощадку Правительственного блока.

Фоллард чуть улыбнулся — он гордился своим умением выделывать в воздухе акробатические трюки — и глянул на пассажира.

Бертингас, тяжело дыша, распластался в кресле. Воротник его кителя был расстегнут, и Бертингаса обдувал прохладный воздух кондиционера. Бертингас подергал жесткую ткань форменных брюк, стараясь отлепить их от мокрых от пота ляжек. Заметив это, Фоллард переключил кондиционер так, чтобы воздух в кабине был как можно прохладней, и включил вентилятор. За десять секунд температура в кабине упала на десять градусов, и по лицу Бертингаса медленно расплылась блаженная улыбка.

— В бардачке лежат свежие подворотнички, — произнес Фоллард. — Поищи, может, найдешь те, что соответствуют твоему рангу.

— Вот спасибо, — отозвался Бертингас и открыл крышку бардачка. — Но как ты?..

— Интуиция, — улыбнулся Фоллард. Генеральному инспектору Кона Татцу не грех иной раз прикинуться простым чиновником средней руки. А Бертингас пусть думает, что хочет.

Большинство людей круга Фолларда — так называемого внешнего круга — считали Тадеуша Бертингаса безобидным тупицей. Педант и пижон, эгоист и бесхребетник, словом, типичный карьерист, который никогда не доберется до верхнего уровня.

Внутренний круг вообще не замечал Бертингаса.

Сам же Фоллард полагал, что у парня внутри стальной стержень. Скорее, даже не стержень еще, пока только спица. И она как следует укутана в ватное одеяло дурных манер и условностей, которые приобрел бы всякий после десяти лет службы в Правительственном блоке Скопления Аврора. В случае Бертингаса стальная спица была укутана двойным слоем, потому что его работа заключалась в манипуляции сознанием.