— Возьми пистолет, я даю тебе честный шанс. Иначе я пристрелю тебя, как шелудивого пса.

Дипендра направляет пистолет и резко, неожиданно шагает к Кишору, он тяжело дышит, как издыхающая кошка. Его белая рубашка насквозь промокла от пота. Дуло пистолета в каких-то миллиметрах от головы Кишора.

Быстрым, так, что глазом не уследить, движением тело заслоняет солнце, крик боли и удивления — и Ясбир видит, что пистолет уже висит за спусковую скобу на пальце у Суджая. Дипендра сидит на песке, сжимая и разжимая свою правую руку. Старый брамин молча смотрит, с его головы капает вода.

— Теперь всё в порядке, теперь всё в порядке, всё в порядке, — говорит Суджай. — Я положу его в рюкзак вместе с другим, а затем избавлюсь от них, и никто не скажет об этом ни слова, ладно? Вот, я беру рюкзак, а теперь смоемся-ка мы отсюда, пока никто не позвал полицию, ладно?

Суджай перекидывает рюкзак через свое покатое плечо и направляется в сторону уличных фонарей; сжавшийся Дипендра плачет среди обрезков пластика.

— Как… что это… где ты такому научился? — спрашивает волочащийся сзади Ясбир, его ноги увязают в мягком песке.

— Я много раз кодировал это движение, вот и подумал, что оно может сработать и в реальной жизни.

— Не хочешь же ты сказать?..

— Это прямиком из мыльных опер. Разве не все копируют?..

В мыльной опере есть утешение. Ее крошечные предсказуемые ссоры, ее тщательно прописанные мелодрамы удаляют весь яд из хаотичного мира, где чиновник водоохраны может вызвать соперника на дуэль из-за женщины, встреченной им на шаади. Лилипутские изображения истинных драм, вылепленные из мыла.

Проморгавшись, Ясбир видит пистолет. Он видит, как рука Дипендры достает его из рюкзака замедленным, как в фильмах про воинские искусства, движением. Он вроде бы видит другой пистолет, лежащий среди свернутых в шарики спортивных носков. А может быть, эта врезка с близким планом ему только кажется. Он уже редактирует свои воспоминания.

Хорошо наблюдать за Нилешем Форой и женой доктора Чаттерджи, чья любовь вечно поругана, и за Дипки, неужели ей не понять, что для Брампурского света она навсегда останется «этой самой Далитской девицей от деревенской водяной колонки».

Ты годами работаешь с кем-нибудь по разные стороны стеклянной перегородки. Ты ходишь с ним на шаади, ты делишься с ним своими надеждами, своими страхами, своей любовью и жизнью, и любовь превращает его в бешеного психа. Суджай забрал у него пистолет. Большой неуклюжий Суджай отнял у него заряженный пистолет. А то бы он застрелил Кишора. Смелый, безумно смелый Суджай. Он снова кодирует, его жизнь возвращается в норму. Делай мыло, смотри мыло. Ясбир заварит ему чай. В кои-то веки. Да, это будет красивый жест. Заваривать чай всегда приходится Суджаю. Ясбир встает. Это скучное место, Махеш и Раджани. Они ему не нравятся. Эти богатые-бездельники-притворяющиеся-слугами-открывающими-дверь-машины-чтобы-за-них-выходили-замуж-по-любви-а-не-из-за-денег подвергают доверчивость публики слишком уж суровому испытанию. А впрочем, Раджани та еще штучка. Она приказала Махешу подать ее машину ко входу в гостиницу.

— Когда ты здесь работаешь, у тебя уйма времени придумывать всякие теории. Одна из моих теорий состоит в том, что машины людей соответствуют их характерам, — говорит Махеш; только в мыльной опере можно представить себе, что при помощи фразы вроде этой, можно завязать знакомство, думает Ясбир. — Так кто ты, «тата», «мерседес», «ли-фань» или «лексус»?

Ясбир застывает у двери.

— О, «лексус».

Он медленно поворачивается. Все куда-то падает, падает, падает, оставляя его в пустоте. И снова говорит Махеш:

— Знаешь, у меня есть и другая теория.