Что же, картина начала постепенно вырисовываться.

— Израильская разведка? — спросил Шавасс.

Хардт покачал головой.

— Это было давным-давно, но сейчас — нет. Скажем так: я — представитель, точнее, член организации, которая по самой своей сути, и сути своей работы должна скрываться в подполье.

— Ясненько, — мягко произнес Шавасс. — И каковы же в настоящий момент ваши цели и устремления?

— Те же, что и у вас, — произнес Хардт спокойно. — Мне нужна рукопись, но еще больше мне необходим Каспар Шульц. — Прежде, чем Шавасс смог ответить, он поднялся и подошел к двери. — Думаю, мне лучше посмотреть, что там происходит.

Дверь осторожно прикрылась за его спиной. Шавасс слегка нахмурился, вспоминая хардтовские слова. Ему было отлично известно о существовании по крайней мере одной подпольной еврейской организации, работавшей постоянно с окончания войны и преследовавшей нацистов, ускользнувших из союзнических сетей в сорок пятом. Пол слышал, что члены этой организации фанатически преданы своему делу и посвятили жизни тому, чтобы омерзительных чудовищ, нелюдей, ответственных за Бельзен, Аушвиц и другие адские места, поставить перед судом истории.

Бывало, что в своей работе Шавассу приходилось соревноваться с агентами других держав, преследующих те же цели, что и он. Но сейчас все было по-другому, совершенно по-другому.

Поезд снова стал набирать ход; дверь открылась и в образовавшуюся щель проскользнул Хардт. Он ухмылялся.

— Я только что видел Штайнера. Он разъярен, словно раненый лев. До него, должно быть, дошло, что сейчас вы можете находиться в нескольких милях отсюда. Не знаю, каковы будут ваши шансы выжить, если он когда-нибудь дотянет до вас свои лапы.

— Постараюсь, чтобы этого не случилось. — Шавасс кивнул на американскую униформу. — Отличная у вас маскировочка. После преступления преступник просто-напросто испаряется, не так ли?

— Метода доказала право на существование после нескольких блестящих операций, хотя очки, если честно, немного надоедают. Я в них ни черта не вижу.

Хардт вытащил из-под откидного столика стул и сел на него, удобно опершись плечами о стену.

— Вам не кажется, что пора бы нам поговорить о рукописи?

— Согласен, но начинайте вы. Что вы знаете об этом деле? — спросил Шавасс.

— Прежде чем я начну, скажите мне — это Мюллер лежит мертвый в вашем купе? Я слышал, как какой-то пассажир говорил о стрельбе, а затем Штайнер провел вас по коридору.

— Прямо перед Оснабрюком я выпил чашку кофе. Что бы в него ни подмешали, но это вывело меня из строя на добрых полчаса. Когда я очнулся, Мюллер валялся в углу с пулей в сердце, — объяснил Шавасс.

— Кто-то вас очень ловко подставил.

— Если по совести, я считал, что это ваша работка, — произнес Шавасс. — А что вы, интересно, искали в моем купе?

— Все, что угодно, — сказал Хардт. — Я знал, что Мюллер должен встретиться с вами в Оснабрюке. Я, конечно, не думал, что он притащит рукопись с собой, но считал, что он пригласит вас туда, где она находится, и даже, возможно, выведет на Шульца.

— Хотели следить за нами? — спросил Шавасс.

— Вот именно.

— И каким же, черт побери, образом вам удалось столько узнать?

Хардт улыбнулся.

— Впервые мы засекли Мюллера четырнадцать дней назад, когда он заявился к одному немецкому издателю и предложил опубликовать рукопись Шульца.

— А как вам удалось об этом узнать?

— Этого издателя мы пасем уже целых три года.