У полковника оказался черный «порш», который фон Крол вел более, чем мастерски, по забитым дорогам гамбургского центра.

Было чуть больше половины восьмого, и Пол повернулся к своему компаньону, чтобы сказать:

— Сколько отсюда до дома Нагеля?

— Минут двадцать, может быть, тридцать. Не больше.

Шавасс быстро смекнул.

— Мне бы хотелось предупредить друга, если вы, конечно, не возражаете. Просто, чтобы она не волновалась, коли я запоздаю.

— Значит, женщина? И долго вы будете ее предупреждать? — иронично спросил полковник.

— Пару минут, не больше. Увидите, это нам по дороге.

После того, как Шавасс сказал ему адрес и они поехали, фон Крол замолчал. Стоял тихий осенний вечер. Слегка накрапывало. Шавасс закурил и открыл окно, ощутив внезапную тревогу. И уверенность. Уверенность в том, что дело движется к концу, и закончится именно так, как ему этого хотелось.

Когда «порш» затормозил перед домом Анны, Пол почувствовал себя по-идиотски счастливым и выбравшись на тротуар, улыбнулся через боковое окошко фон Кролу.

— Пару минут, — повторил он.

Фон Крол усмехнулся, не выпуская из рта «черуту».

— Не спешите особенно, друг мой. В разумных пределах, разумеется.

Перепрыгивая через две ступеньки, Шавасс бежал по лестнице, напевая что-то под нос. Дверь не открывали и он снова с нетерпением позвонил. Тишина. Пол дернул дверь — заперто. Тогда он принялся звонить, не отпуская кнопку, заподозрив, что Анна принимает ванну.

Потом он испугался…

Он заколотил в дверь кулаками и стал звать ее по имени, но ответа все не было, и он внезапно ощутил странную тишину, царившую в квартире, нутром почувствовал — там никого нет.

Пол сбежал вниз и замолотил в дверь консьержа, находящуюся в холле. Сначала никто не открыл, тогда Шавасс пнул дверь ногой. Послышались неохотные шаги.

Консьерж выглянул в щелочку.

— Да, майн герр, в чем дело?

— Мисс Хартманн, — закричал Шавасс. — Молодая женщина, которая живет на втором этаже. Не подходит к дверям, не открывает.

Консьерж оказался пожилым мужчиной с водянисто-голубыми глазами и сморщенным, как печеное яблоко, помятым лицом.

— Это не удивительно, майн герр, — невозмутимо сказал консьерж. — А все потому, что фройляйн Хартманн вышла. Всего час назад.

Шавасс с такой силой налег на дверь, что старика отбросило внутрь квартиры. Когда Шавасс прошел за ним, раздался испуганный вопль, и седовласая женщина, скорчившись в кресле, прикрыла рот рукой.

Шавасс схватил обалдевшего консьержа за грудки и прижал к стене.

— Лжешь! — крикнул он. — Я знаю, что ничто на свете не заставило бы эту девушку уйти сейчас из квартиры. — Он ударил человека по лицу. — Где она?

Голова консьержа беспомощно моталась из стороны в сторону.

— Не могу вас сказать, майн герр. Если я скажу, то распрощаюсь с жизнью.

Шавасс снова ударил его: жестко, вкладывая в удар все свое отчаяние и безнадежность. Женщина, издав пронзительный крик, пронеслась по комнате и повисла у Пола на руке.

— Оставьте его. Я вам все скажу, только не трогайте его больше. Он болен. Он был ранен под Сталинградом.

Шавасс отпихнул консьержа так, что тот рухнул в кресло и повернулся к женщине.

— Ладно, говорите, но сделайте так, чтобы ваша речь прозвучала как можно более убедительно.

Женщина открыла рот, чтобы начать, но тут ее муж со страхом вскрикнул:

— Молчи ты, ради Бога! Вспомни, что он пригрозил с нами сделать, если мы заговорим?…

— Я знаю, что делаю, Вилли, — откликнулась его жена.