Он пил вместе с Брайеном и постепенно впитывал смысл творящейся вокруг суеты. «Действующие лица» были сосредоточены и деловиты. Джим наблюдал, как точились клинки, чинилось и подгонялось снаряжение, сверялись карты и направления, уточнялись приказы. Он отметил полное отсутствие веселых или злых шуток, оскорблений и богохульства, коими давеча изобиловали разговоры разбойников. Все были предельно серьезны. Развешанные по стенам факелы чадили. Люди расхаживали взад и вперед, каждый был поглощен своим собственным делом, не терпящим постороннего вмешательства. Жиль с головой погрузился в совещание с ротными и был недоступен для обещания. Перевязанный Арагх опять исчез; Даниель тоже не было видно. Дик и его челядь напоминали команду корабля, несущегося сквозь ураган.

В конце концов Брайен отодвинул пустые бутылки в сторону и дружеским тоном посоветовал Джиму идти ко всем чертям или, на худой конец, пойти прогуляться: самое время подготовить к бою Бланшара и проверить оружие.

Джим последовал совету и вышел в освежающе холодные предутренние сумерки. Он испытывал чувство одиночества и неловкости, как незнакомец, случайно попавший на чужое семейное торжество. Легкий привкус меланхолии, лишь обострявший это ощущение, был вызван выпитым вином. Джим не был одинок в этом мире, – несмотря на жестокость средневековья, ему здесь нравилось, – но, подобно кораблю-страннику, он искал бухту, где можно бросить якорь. Он жаждал общества Энджи. Мысль о вечно странствующей меж двух миров душе пугала Джима.

Он огляделся, ища глазами Арагха, и вспомнил, что волк сразу после перевязки слинял с постоялого двора.

Джим напряг и зрение, и чуткое обоняние дракона – Арагха поблизости не было. Джим уже достаточно хорошо изучил повадки волка, чтобы понять: если Арагха перед тобой нет, то искать его бесполезно.

Джим-Горбаш опустился в темноте на землю. Из-за спины доносился шум, тянулись запахи, падали отблески света из окон постоялого двора. Впереди громоздилась густая темень деревьев, а над головой сомкнулось затянутое тучами небо. На нем изредка пробивался мутно-молочный всплеск луны. Луна скоро зайдет, и свет погаснет окончательно…

А к исходу зарождающегося дня Джим уже может… лежать мертвым в какой-нибудь грязной канаве. Мысль не испугала его, но усилила меланхолию. Джима порезали во время скоротечной стычки в деревне, в длительном бою могут ранить или убить… Он погибнет на неизвестной, далекой от дома земле, и никто не узнает о его смерти… Даже Энджи, если, конечно, ей удается улизнуть из Презренной Башни и освободиться от Темных Сил, которыми его стращал Каролинус. Никто не узнает, что произошло с ним. Никто не обратит внимания на исчезновение Джима… Никто не найдет его могилки…

Он медленно погружался в бездну сладострастного саможаления, как вдруг осознал, что лежит на земле. Джиму жутко захотелось перевернуться на спину, расправить крылья и поелозить на грубой песчаной почве. Эхом в сознании прозвучали слова Даниель: «Не валяйся в грязи, сэр Джеймс!»

Тогда совет Даниель вызвал недоуменное изумление. И только сейчас он понял его глубинный тайный смысл. Раздумья Джима о ранах всколыхнули инстинкты Горбаша. Незначительные порезы уже на следующий день покрылись коркой, и он перестал обращать на них внимание. Процесс заживления продолжался, раны мало-помалу затягивались, и вот теперь зачем-то начали чесаться.

Стоит как следует поваляться, поскрестись о твердую землю – и зудящей чесотки как не бывало. Безусловно, порезы быстро откроются вновь, и грязь забьется под кожу…

Джим резко сел. Даниель оказалась права. Но – самое мерзкое в чесотке – стоило Джиму поддаться зуду, как тот моментально и многократно усилился, будто намереваясь сей дьявольской пыткой свести его с ума.

Усилием воли Джим заставил себя подняться на лапы.