Его дядя открыто над ним посмеивался, а Котени обратил на себя гнев Генриха тем, что простодушно предложил ему сходить к уличной девке, чтобы как-то расслабиться. Генрих попросил прощения и поцеловал своего напуганного друга, будучи сам изрядно расстроенным такой реакцией на происходящее. Не годится, сказал он Котени, оскорблять свою невесту и двор таким поведением. Он понимал, что его действия можно сохранить в тайне, и они вряд ли кому нанесут обиду, кроме самой Элизабет. Он закрыл глаза на действительные причины своего отказа и работал больше, чем когда-либо над шотландским перемирием. Той ночью он нещадно себя проклинал, ворочался в возбуждении и не мог уснуть. Надо подождать еще несколько дней, сказал он себе, но с надеждой или со страхом – этого он решить не мог.

ГЛАВА 13

Удача не изменяла Тюдору, и день бракосочетания наступил. Генрих решил, что все, связанное с этим событием, должно быть сделано достойно, но никоим образом не должно соперничать с великолепием и блеском его коронации. Небо, как бы помогая ему в этом, было пасмурным, и если бы даже не было так холодно, большая толпа все равно не собралась бы.

К несчастью, Генрих был слишком далек в своих помыслах от того, чтобы оценить склонность природы благоприятствовать и быть в гармонии с его планами. Настроение у него было таким плохим, что его оруженосцы исчезли из поля зрения сразу же в тот момент, когда их непосредственная задача была выполнена. Маргрит и Джасперу ничего не оставалось делать, только удрученно смотреть друг на друга.

Элизабет была совершенно спокойна. Она примирилась с тем, что жертвует собой. Она не ждала каких-либо особых радостей от своих отношений с Тюдором, находя его по-прежнему достаточно непривлекательным, но она уже его и не боялась, потому что сознавала, что является ценной собственностью. В связи с бракосочетанием у нее появлялись и другие преимущества. Она будет относительно независима от своей матери, и, даст Бог, у нее будут дети. Одинокое сердце Элизабет жаждало этого дня. Даже страстное желание Генриха иметь наследника не могло бы превзойти ее потребность любить.

Поэтому из них двоих при обмене клятвенными обещаниями голос Элизабет звучал увереннее, а рука при пожатии была теплее. На свадебном празднестве она была очень весела, обменивалась шутками, передразнивая шутов, и искренне смеялась даже над непристойными выходками. Элизабет была девственницей, но ее сознание ни в малейшей степени не было невинным, а тело было готово любить. Она была привычна к распутству, характерному для двора ее отца, и не стыдилась собственной чувственности. Если ее муж и не являл собой образчик самой красоты, у нее не было, тем не менее, оснований сомневаться в его мужских достоинствах; и если он и не выказывал сильного стремления развлекать ее, он все же, по меньшей мере, вновь открыл для нее придворную жизнь, которую она любила. Когда празднование подошло к концу и закончились танцы, она стала немного нервничать. Генрих был необычайно молчалив, и она ловила напряженные взгляды, бросаемые на него теми людьми, которые его хорошо знали. На его лице ничего нельзя было прочесть, может, только губы стали тоньше? Элизабет не пугалась естественного завершения брачных отношений, но она желала знать, имел ли Генрих намерение отомстить ее семье, использовав для этого ее лично.

Маргрит, быстро заметив смену настроения, сразу же начала готовить постель для брачного ложа. Душевный настрой Генриха не улучшился, и было небезопасно продолжать медлить и при этом допустить, чтобы опасения девицы усилились.