Релкин спал, когда открылась дверь в его камеру. Ему пришлось проснуться, когда пара охранников отстегнула его кандалы и пинками погнала в маленькую темную комнатку, где его усадили в тяжелое кресло, прикрепив к нему новыми ножными и ручными кандалами. Инстинктивно он попытался слегка сдвинуть цепь, проверяя, подастся ли она. Цепь не двигалась.

Он тяжело сглотнул. Вне сомнений, он попал в переплет. Обе руки забинтованы, голова тоже. Голова к тому же болит, и его несчастный нос разбит снова. Бироик неплохо поработал над ним.

В довершение всего его мучают допросами. Часами допрашивают его эльфийские лорды. Руководит ими сам Зулбанидес. Релкин утаил кое-что, но это ему далось с трудом. Бесконечно и постоянно врать невозможно. Он уже измучен чрезмерными усилиями.

А за всем этим стоит еще жуткая сердечная боль и скорбь о гибели Ферлы, кем бы она там ни была, и еще, возможно, Великой Ведьмы. Ужасная бесконечная боль жгла юношу. Вряд ли он когда-нибудь оправится от нее. При этой мысли он горько посмеялся над собой. Оправится? Он вряд ли вообще выживет.

Плохие кости выпали ему. Старый Каймо не выполняет свою работу. Может, поэтому люди и изменили старым богам: они слишком капризны, плохо работают. Требуют многого, но дают мало.

Тут до него с трудом дошло, что ему предстоит новая физическая пытка. Тяжелая цепь, привинченная к полу, – зловещий признак. Если это пытка, остается только надеяться, что он сумеет выдержать. Он сомневался, что сумеет. Релкин за свою жизнь принял на себя куда больше ран и синяков, чем было предопределено судьбой, но теперь он узнал, что есть пределы и его стойкости. Каленое железо, вдавленное в плоть, – это больше, чем он способен вынести.

В то же время он чувствовал, что странно возмущен. Они хотят пытать его, когда и так уже все от него слышали. Он утаил от них совсем чуть-чуть.

И тут неожиданно увидел, что они вернулись. Они всегда подходили так – бесшумно, словно призраки, возникая из тьмы. Магия ли это была или только уловка, сказать он не мог.

Он взглянул в золотистые глаза.

Зулбанидеса он знал уже очень хорошо. Лорд Рэзион тоже часто приходил его допрашивать. Теперь Рэзион был в военном наряде – в кольчуге и поножах, Зулбанидес по-прежнему оставался в просторных одеждах.

Лицо Зулбанидеса как будто нависло над мальчиком, так происходило и раньше. Злобный сладенький голосок снова возник в мозгу, и снова нужно было лгать и увертываться. И прятаться за словами. И стараться не выдать того, что узнал теперь.

Ведь он действительно оказался Иудо Факсом. Это знание пришло к нему как гальваническая вспышка, когда он ощутил в первый раз свою силу и перенесся на игровую доску. Но он отказался принять это знание. Слишком безумным оно показалось, слишком опасным. Теперь же знание мало-помалу возвращалось к нему, и он печенкой чуял, что оно верно.

Но это означало также и конец здешним мирам. Всем мирам. Каждому.

– Я уже сказал вам все, что помню. Не знаю я, как оказался на вашем драгоценном поле. Не понимаю, зачем вы задаете мне эти вопросы.

– Тихо, ребенок, – сказал Зулбанидес, – ты рассказывал, что Мот Пулк причинил тебе вред. В самом деле, с тобой ужасно жестоко обошлись.

– Как я уже говорил, мне было очень плохо. Я то терял сознание, то приходил в себя. А потом я очнулся на вашем поле.

– Ты «обмер» в павильоне Мота Пулка?

– В каком-то дьявольском месте вроде этого.

– А затем ты появился на великой доске здесь, в Мирчазе? Без привлечения какой-либо магии, без заклинаний Мот Пулка, без применения амулета пятого ранга и тому подобного? Нет, это невозможно. Ты лжешь, ребенок. Могу это сказать с уверенностью.

– В чем же я лгу?

– Именно это-то и озадачивает меня, ребенок.