Что касается трибунала: вообще-то людей, явившихся на выполнение особо важного задания в таком, мягко говоря, невменяемом состоянии, действительно следовало судить, однако давешняя встреча с фюрером и врученный им лично крест окутывали Морунгена легким флером вседозволенности и ненаказуемости, а отблеск его ложился и на команду.

Словом, одним не самым радостным и не самым светлым утром в своей жизни, омраченным похмельем, барон Дитрих фон Морунген прибыл в расположение танковой части под командованием доблестного генерала Карла фон Топпенау — прославленного героя многих военных кампаний. Прибыл — это, конечно, смело сказано. Скорее был бережно доставлен в качестве особо ценного, стратегического груза в горизонтальном положении. Мундир на нем, как на истинном аристократе, был с иголочки и идеально отутюжен, пуговицы и свежеприкрепленный рыцарский крест сверкали и слепили глаза, сапоги сияли; зато зрачки разбегались в разные стороны, отчего на месте одного начальника он видел одновременно двоих, в соответствии с чем и пытался переговорить с этими кошмарными, зелеными, качающимися близнецами, как положено по уставу.

Близнецы, выглядевшие несколько недовольными, мелькали и мельтешили, норовили упорхнуть под потолок. Проикав приветствие, Дитрих приступил к наиболее сложной части своего выступления. Он постарался открепиться от ненадежной стены, которая выскальзывала из-под него (не уступая в этом подло брыкающемуся полу), принял гордую позу и молвил торжественно:

— Я н-ндеюсь, гнералы, мы-с-с-с, ч-черт! мы-с-с-с… мы с-с-с вами ссработаемся! Я ндеюсь… — добавил он для пущей важности.

— Я тоже, — процедил фон Топпенау сквозь зубы.

Он бы с огромным удовольствием прямо здесь же и расстрелял нахального майоришку, но, кроме него, вести клятый экспериментальный танк было некому. Видит Бог, он бы и этим пренебрег, однако фон Морунгены происходили из Восточной Пруссии и могли похвастаться титулом и гербом не менее древними и знатными, чем его собственный. Такие люди в вермахте всегда были редкостью, а с 1942 года — и подавно. Правда, люди знатного происхождения не идут в изобретатели, с другой стороны, черт знает, какие прихоти могут взбрести им в голову. Каждый немецкий рыцарь имеет право на собственное хобби; в конце концов, император Рудольф был алхимиком, а престарелый князь Гюнтер фон Кольдиц коллекционировал пуговицы — что еще полбеды — и с этой целью наловчился ловко срезать их с верхней одежды знакомых и даже малознакомых людей, попадавшихся ему навстречу во время ежевечерних прогулок, — что уже несколько хуже.

Представив себе этого дородного старика с лезвием в руках, охотящегося в парке преимущественно на дам, у которых, как известно, пуговицы и красивее, и разнообразнее, генерал невольно заулыбался. В защиту переминавшегося у стенки майора выступил голос крови, и Топпенау быстро сдался. Церемонию расстрела пришлось отложить на неопределенно долгий срок. Впрочем, как все истинные аристократы, генерал был терпелив и кроток.

Что касается самого экспериментального танка — да, это был неописуемый красавец. Плоский, тяжелый, мощный, достижение техники, взлет конструкторской мысли — что и говорить. Немного раньше, воюя в Европе, или немного позже, когда закончится вся эта неразбериха здесь, в этой варварской стране, Топпенау и сам бы порадовался тому, что такая машина существует в действительности. Но именно сейчас, когда все выходит из-под контроля, глазом моргнуть не успеешь, экспериментальный танк (читай — лишняя ответственность) в бригаде ему был на дух не нужен.