– Да. Да. Переживаю за демо-день.

Рэвон кивнул.

– Всё будет в порядке. Ты сделала всё, что могла, и теперь будущее института зависит уже не от тебя.

– Почему? – сбилась с мысли Йонг. – В смысле, правда?

– Конечно. Волноваться следует только о себе, Йонг. Не думай про то, что решат другие.

Этим они отличались кардинально: Йонг не умела бояться только за себя, а вот Рэвон жил в убеждении, что собственное благополучие важнее всего остального. Должно быть, в который раз подумала Йонг, этому его научила сиротская жизнь. Рэвон воспитывался в приюте при каком-то монастыре имени кого-то важного и мудрого и рос без поддержки близких, а потому научился искать свой путь и идти по нему с уверенно поднятой головой. Мама Йонг заметила, что это хорошее качество, которое помогает ему в жизни. Сама она считала так же, но глубоко внутри испытывала жалость, перерастающую в желание стащить Рэвона с намеченной им дороги, чтобы показать мир. Это рвение она подавляла в себе все полгода, с самой первой их встречи.

– Я думаю, ты права, Сон Йонг-щи.

– Да?

– Да. За чёрными дырами мир, в каком-то смысле, действительно наизнанку…

Они вышли на остановке перед парком: тот переходил в сосновый лес, окольцовывающий промзону, и говорили, что в тёмное время суток здесь лучше не гулять в одиночестве. Но сонбэ вёл Йонг по освещённым асфальтированным дорожкам, вокруг слышался приятный вечерний шорох и шум машин на скоростной магистрали, проходящей позади памятника адмиралу Ли Сунсину.

Йонг замерла в тени бронзовой статуи высотой с Будду и потянулась за смартфоном.

– Тебе так нравится этот памятник? – улыбнулся Рэвон. Девушка смущённо повела плечом, фотография вышла смазанной.

– Он же национальный герой, сонбэ. Самый крутой в истории Чосона.

Рэвон поморщился, но Йонг этого не заметила.

– В истории Чосона было много героев куда важнее выдуманного флотоводца.

Йонг повернулась к сонбэ, не успев сделать повторный кадр.

– Он не… ах, ты пошутил. Прекрати, сонбэ. Ли Сунсин – настоящий герой, а ты вечно оспариваешь его существование. Его же не выдумали.

Они обошли фонтан, пересекли растущие ровным рядом клумбы и углубились в парк, где невысокие клёны сменялись липами. Йонг поёжилась от резкого порыва ветра, и сонбэ придержал её за спину. А потом протянул свой пиджак. Сон Йонг накинула его на плечи привычным уже движением, отметая прочь зародившиеся было сомнения: они ведь достаточно долго встречались для того, чтобы теперь вот так смущаться проявления чувств, правда, Йонг?

Рэвон прошёл вдоль рядов неровно посаженных лип, перемежающихся соснами, и повернулся лицом к замявшейся на повороте тропы девушке. Неяркий свет тянущихся вдоль аллеи фонарей отразился в его блестящих глазах.

– Твой отец сказал, у тебя в роду были японцы? – спросил вдруг сонбэ. У него был приятный голос, и Йонг нравилось его слушать – он задавал вопросы мягко, отвечал спокойно и всегда со знанием дела, никогда не перебивал, в отличие от того же Тэгёна.

Сейчас же вопрос прозвучал вкрадчиво, голос не к месту дрогнул. Обратила ли Йонг на это внимание? Нет, поглощённая атмосферой вечера, она подумала: «Вот оно!» – волнение перед главным вопросом, нарастающее напряжение и покалывание в кончиках пальцев, словно сам воздух электризовался, готовя её к ответу.

Позже, вспоминая этот роковой день, Йонг так и не смогла понять, почему посчитала намёки сонбэ тем, чем они не являлись. Он казался ей до ужаса привлекательным со своим подчёркнутым вниманием, приятным голосом, хорошими манерами и милой улыбкой.

– Папа успел прочитать тебе целую лекцию, да? – Сонбэ пожал плечами, одно дёрнулось выше второго; Йонг тщетно пыталась согнать с лица широкий мазок смущения.