— Марсий.

— Что?

— Надменного, неприятного, заносчивого, испорченного, себялюбивого грубияна зовут Марсий, — пояснил он. — И за подобные оскорбления король отрубает голову.

— Уинни, — просто ответила она и добавила, снова обращаясь к яйцу: — Тогда нам повезло, что он всего лишь принц, правда?

* * *

Когда они пришли на следующий день, войлок исчез — ветер все разметал. Уинни сказала, что скоро вернется, и куда-то убежала. Вернулась час спустя и принесла пару варежек — каждая размером со спальный мешок.

— Купила их на распродаже у великанов, — пояснила она. — Точнее, выменяла на два обеда.

— Два обеда?

— Да, я работаю подавальщицей в таверне «Наглая куропатка». Мама в первую смену, а я во вторую.

Следующие пять минут она пыхтела, пытаясь аккуратно подстелить варежку под яйцо. Какое-то время Марсий наблюдал за безуспешными попытками, потом не вытерпел и отобрал у нее варежку.

— Дай-ка сюда. И подними его.

Гоблинша послушно взяла яйцо в руки, и вскоре дело было улажено.

— Теперь точно не замерзнешь, Лемурра, — сказала она, ласково похлопав яйцо по макушке.

— Чего-чего? Какая еще Лемурра?

— Это имя, которое я ей выбрала, — пояснила Уинни. — Правда, красивое? Я слышала, так звали какую-то герцогиню, которая всем кружила голову, из-за нее перестрелялась куча влюбленных идиотов.

— Это Каратель, — отрезал Марсий. — Еще раз услышу про каких-то там Лемурр, и сделка отменяется.

— Как скажешь, — холодно ответила Уинни и наклонилась поправить варежку. Марсий услышал, как она прошептала: «При нем будешь Карателем, хорошо, Лемурра? Знаю-знаю, фе-е-е».

— А что за желание? — спросила она незадолго до ухода и как бы за между прочим. — О чем ты хотел попросить?

— Не твое дело, — буркнул Марсий.

Она только плечами пожала.

* * *

Неделю спустя яйцо все еще было целым. И за эту неделю Марсий сделал много такого, чего прежде никогда в жизни не делал: поливал яйцо горячей водой («чем горячее, тем лучше») — воду брали из озера и грели самовоспламеняющимися камешками; писал на скорлупе добрые слова ягодным соком («так грифончик поймет, что его здесь ждут, и поскорее вылупится»), читал яйцу сказку про противного принца и добродетельную гоблиншу («малыши любят волшебные истории») — сборник сказок буквально рассыпался от ветхости, но краски были такими живыми, словно картинки только вчера нарисовали.

Дойдя до того места, где гоблинша спасала королевство, он раздраженно отложил талмуд.

— Слушай, ты сама ее сочинила?

— Конечно, нет. Это старый болотный фольклор… — возразила Уинни.

Марсий фыркнул и продолжил чтение.

— И долго еще это будет продолжаться? — осведомился он еще через неделю. — Кажется, этому засранцу понравилось, что с ним так носятся, вот и не торопится клюв показывать.

— Тсс! — Уинни встала на колени и приложила ухо к яйцу. Потом осторожно постучала, и в ответ раздался тихий скрежет. — Уже скоро, — уверенно заявила она, поднимаясь и отряхиваясь. — Несколько дней, максимум неделя.

Марсий сидел, привалившись к песчаной отмели и любовался закатом: багровый шар в оперении из облачков.

— А кто назвал тебя уродиной?

— Что?

— Ну, помнишь, в самый первый день.