В гостинице пустили по кругу шляпу для пожертвований, и никто из собравшихся не поскупился. Трудно было представить лучший повод для грандиозного застолья, нежели возвращение блудной парочки – Базила и Релкина.

Из Драконьего дома явился сам старый Макумбер в сопровождении Вефта и Фьюри – молодых вивернов, готовившихся к поступлению на службу. Оба были кожистоспинными, правда, у Фьюри вдоль хребта тянулось что-то вроде хрящевого гребня. Драконы приволокли целую телегу, нагруженную овсяной кашей и акхом. Базил подхватил Макумбера и под радостные крики собравшихся усадил себе на плечо. А затем провозгласил тост в честь молодых драконов:

– За свежую кровь в Драконьем доме Куоша!

Собравшиеся в гостинице и запрудившие улицу люди откликнулись дружным ревом. Народ стекался отовсюду, даже с отдаленных ферм, расположенных в холмах за Барни Моулс. Поговаривали, что новость уже докатилась до Фелли и Двух Ручьев, и жители этих деревень тоже спешили к «Голубому Камню», ибо все в долине гордились тем, что их край породил прославленного Базила Хвостолома.

Зеленщик Нит выставил на улицу дощатые столы. Вскоре из кухни стали выносить подносы и тарелки с говяжьим жарким, жареной картошкой, капустой и кашей. По кругу пустили жбаны с лучшим элем, какой смогли найти в кладовых гостиницы, – ведь на сухое горло и беседа не вяжется.

Драконы расположились во дворе гостиницы. Жители Куоша целыми толпами наведывались туда, чтобы повидать славного Базила и пожелать ему всего наилучшего. Память у вивернов великолепная – в этом отношении они превосходят людей, – но на сей раз даже дракон не мог узнать всех. За время его отсутствия одни выросли, другие постарели. Отпрыски Нурма Пиггета – и те казались незнакомцами: они превратились в светловолосых богатырей шести футов ростом. Местный люд выглядел иначе, но их мать, Иа, была родом из Кенора.

Увы, время внесло неизбежные перемены. Те, кого помнили младенцами, стали отроками, бывшие отроки повзрослели, а у взрослых поседели волосы. Релкину и Базилу стало немного грустно. Они ведь тоже не молодели, сражаясь то здесь, то там по всему свету. У обоих возникло ощущение, будто, пока они тянули солдатскую лямку, их молодость незаметно ускользнула.

В какой-то момент Релкин поймал взгляд Базила и понял, что оба они чувствуют одно и то же. Оба неожиданно поняли, что утратили нечто драгоценное, то, владельцами чего они себя никогда не осознавали. Золотые годы юности и взросления проходили в муштре, походах и схватках, так что некогда было даже задуматься о жизни и ощутить ход времени.

Но тут музыканты взялись за инструменты, и зазвучала популярнейшая в Куоше плясовая мелодия – «Старые овцы». Тарфуг Брэндон впервые за долгие часы отставил в сторону пивную кружку и, взяв за руку Верину Пиггет, повел ее по двору в лихом танце. Красный нос Тарфута светился от удовольствия, когда он выплясывал с женой Пиггета, одного из виднейших членов Куошской общины.

Впрочем, и старый Пиггет не ударил в грязь лицом – вместо того чтобы стоять да брюзжать, он подхватил прелестную дочку Тарфута, Лючию Брэндон, и принялся выплясывать с ней джигу. Любо-дорого было посмотреть! Затем в круг вошли Лавиния Пиггет с Филом Фебером, а следом все, кто смог найти себе пару. К последнему куплету «Старых овец» весь центр деревни превратился в хоровод, в веселый танцующий вихрь. Разудалые возгласы добавляли пылу.

Прервавшись буквально на мгновение, чтобы хлебнуть пивка, скрипачи снова взялись за смычки, ожили волынки, и старый Честер Плент, конюх с постоялого двора, принялся выбивать на барабане завораживающий древний ритм «Вальса Голубого Камня». Люди снова пустились в пляс.

На пивном дворе разложили праздничный костер из старых бочек, угля и прогнивших досок с крыши старой пивоварни, которые Эвил Бенарбо сложил в стороне, намереваясь сжечь на день Основания.