|
Не только банки многих стран мира и шикарные отели систем «Хилтон», «Мерлин», «Мандарин» выдержаны здесь в строгом урбанистическом стиле, но и мечети тоже. А национальная мечеть «Меджид Негара» своими ажурными, чисто модернистскими конструкциями удивительно похожа на атомный или космический центр. Любопытно, что в ее недрах скрывается точная копия Каабы, вокруг которой совершают своего рода тренировочный обход паломники перед поездкой в Мекку. Контраст между формой и содержанием налицо, таким образом, и здесь, в мечети. В границах же молодого и сравнительно небольшого города (еще в конце прошлого века здесь стояли только свайные хижины) вообще уживаются несколько обособленных, резко отличных друг от друга мирков. Порой кажется, что ты бродишь в сказочной стране Диснея, настолько быстро и коренным образом меняется облик домов, магазинов да и самих людей, когда «европейский» город переходит в «малайский», а драконы и бумажные фонарики китайского квартала сменяются типично индийским колоритом. Эти внезапные кинематографические переходы улавливает не только глаз. Иными становятся запахи, музыка, говор. Порой кажется, что ветер и тот начинает задувать с другого океана. Даже ночью, в полной темноте можно подстеречь тревожный момент смены декораций, когда из какого-нибудь переулка блеснет маслянистая вода клонга или повеет вдруг отвратительным для большинства и самым притягательным для немногих ароматом дурьяна. Удивительный фрукт этот, колючее сокровище джунглей Калимантана, которое малайцы зовут «адом и раем», лишь изредка можно встретить в индийском квартале и никогда — в европейском.
Таков он, этот своеобразнейший город, возросший на олове, разведанные запасы которого вывели Малайзию на первое место в капиталистическом мире. Кстати, именно с оловом связана одна из наиболее примечательных страниц истории страны. В 1830 году султан Малакки Мухаммед послал экспедицию в район реки Келанг, которая ныне мирно несет свои глинистые воды мимо железнодорожного вокзала. Из восьмидесяти семи китайских кули, которые тащили вьюки со снаряжением и провизией, назад вернулось только восемнадцать. Остальные навсегда остались в буйной мангрове, подступавшей тогда к самым берегам. Одних утащили в воду крокодилы, другие встретили на своей тропе черно-белую болотную гадюку — крайта, но большинство погибло от малярии. Скромным показался и венец изнурительного, поистине самоубийственного труда. Вместо золотого песка и самоцветов руководители экспедиции поднесли султану лишь скромный мешочек с тяжелыми черно-блестящими зернами оловосодержащего касситерита. Именно так было положено начало «оловянной лихорадке», которая известна миру куда менее таких недугов от наживы, как «лихорадка золотая», «нефтяная» и т. п. Но жизней она унесла не меньше. Впрочем, никто и не брал на себя труд подсчитать, сколько малайских, китайских и индийских рабочих навсегда сгинули в джунглях Келанга, прежде чем поднялись на его берегах небоскребы из стекла и бетона. Впрочем, быстрому росту Куала-Лумпур обязан не только олову, но и каучуку. Тем 22 зернам бразильской гевеи, которые, рискуя жизнью, выкрали британские агенты. Эти считанные зернышки были тайно выращены в Сингапуре и дали потом жизнь всем каучуковым плантациям Азии. Уже в Сингапуре, сидя на историческом пне одного из этих патриархов каучука, я понял, что наш бурный век сумел поставить свою определяющую точку и на этой столь авантюрно начавшейся эпопее. После того, как на мировой рынок хлынул поток дешевой американской резины, синтезированной из нефти, каучуковый бум сразу пошел на убыль. Энергетический кризис и последовавший за ним спад автомобильного производства нанес плантациям гевеи еще более жестокий удар. Грустная ирония есть в том, что исследовательские фирмы в Куала-Лумпуре разрабатывают ныне проекты получения бензина из природного каучука. |
