|
И Хума пошел за Оленем, несшим в рогах Юный сеет утра и росчерк орлиного когтя, А перед ними возносилась Гора, Окутанная ночными тенями, И три луны замерли в небе. Светало, когда Белый Олень Покинул Хуму в роще у подножья Горы, И тот не искал его более, ибо увидел Конец тяжкой дороги и обещание зеленой весны В глазах Женщины, вышедшей навстречу ему. Святы были дни, что он с нею провел, Свят был воздух, внимавший словами забытым песням любви, И, заслушавшись, луны склонились над Великой Горой. И она бежала его, уклончивая, как пламя, Прекрасная, безымянная и оттого прекраснее вдвое. И узнали они, что земля, полет облаков И самая Чаща — Просты и бесхитростны перед чащобами сердца. И вот наконец она поведала ему свою тайну… Не женщиной была она, не из племени смертных, — Породил ее род могучих Драконов. Потемнело небо над Хумой, качнулись луны, Краткая жизнь травы казалась насмешкой над человеческим родом, Меркнул свет над ощетинившейся Горой. Но Женщина воззвала к Паладайну, Воззвала к его мудрости, испрашивая ответа, Желая отрешиться от Вечности И серебряными руками взрастить рощу надежды. Молился с нею и Хума. И вот вернулся Олень, И на восток, Пустынными полями, обращенными в золу, Сквозь кровь и пожарища — ибо здесь промчались драконы — Зашагал Хума, влекомый мечтой о Серебряной Драконице, Ведомый Оленем, скачущим впереди. И наконец в Храме У самых пределов востока, Там, где обрывался восток, Ему предстал Паладайн в сиянии славы, в звездном венце. И дал Хуме выбор — тягчайший из всех возможных, Ибо знал Паладайн, что сердце рождает мечты, Способные бросить нас за ускользающим светом, В погоню за невозможным. Вернувшись с невестой к людям, Под родные тростниковые крыши, Хума отказывался от тайны Копья. И оставлял мир во власти драконов. Взяв же Копье, Избавит он мир от насилья и смерти — И потеряет любовь. Тяжкий выбор! И вспомнилось Хуме, Как его баюкала Чаща, навевая мысли о вечном, Как солнце ограждало его от беды. А теперь черная луна кружила в небе над Кринном, Высасывая жизнь из рощ, из Горы, Из покинутых деревень. Выбор его был подобен жаркой боли в ладони, Что мерещится человеку, лишенному руки. И она пришла к нему в ореоле сияющих слез, И он увидел во сне, как рушится и воскресает мир, Отраженный в гранях Копья. В ее прощании были гибель и возрождение, И напряжение сердца разорвало круг горизонта. Хума принял Копье, и продолжилась история мира. Бледный жар метнула его занесенная длань. Три луны и солнце вместе выплыли в небо, Ожидая чудес. Хума устремился на запад, к Башне Верховного Жреца, И Серебряная Драконица мчала его на крыльях. Плыла под ними обугленная земля, Где лишь мертвые шептали имя драконов, А люди в Башне, окруженные крылатым врагом, Криками умирающих и ревом хищного ветра, Ждали последнего мига тишины, Когда изменяют потрясенные чувства И разум погружается в черноту. Но далекий рог Хумы Отразился эхом от бастионов. И соламнийцы подняли взгляды К пределам восточного неба, и даже драконы Взвились повыше, предчувствуя Какую то ужасную перемену. И в шуме их крыл, из сердца пустоты, в плаще мрака Матерь Ночи слетела на землю, в солнечный свет, И небо рассыпалось тьмою и серебром. Лежал на земле Хума. И рядом с ним — женщина. Изорвалось ее серебро, и трепет весны Ушел из зелени глаз. |
