— Послушайте, неужели вы ни к чему не можете отнестись серьезно? — полунегодующе, полусмущенно спросил Герард.

— Зачем мне лишние заботы, Синеглазый? — усмехнулась она и обернулась к нему.

— Меня зовут Герард.

— Я знаю.

— Тогда почему вы не называете меня так?

— Пусть так зовут вас другие...

— Я думаю, имя сделало бы меня личностью в ваших глазах. Я не слишком высокого мнения о женщинах, а вы, как мне кажется, не очень-то уважаете мужчин. Наверное, былые обиды заставили нас обоих бояться жизни больше, чем смерти. Я с удовольствием обсудил бы с вами этот вопрос за кружкой холодного эля. Но пока давайте договоримся: вы будете звать меня Герардом. Или господином Герардом, если хотите.

Одила знала, что ему ответить, но этот ответ сейчас показался ей чуточку смешным. И она молча пришпорила лошадь.

— Остановитесь! — воскликнул рыцарь. — Кажется, я что-то вижу там.

Одила потянула узду, и умное животное застыло как вкопанное. Они миновали перелесок, и их взорам открылся широкий луг, спускавшийся к реке. По лугу вилась дорога в город, затем она спускалась в неширокую ложбину и взбегала на опоясанный городской стеной холм. Если бы Одила не уделяла столько внимания всяким синим глазкам, она бы увидела то, что чуть раньше заметил Герард.

Всадники. Море всадников. Они текли потоком по равнине с запада. Скакали в боевом порядке. Флаги развевались на ветру, солнце сверкало на остриях копий и шлемах.

— Армия Неракских Рыцарей, — ахнула Одила.

— Отрезавшая нас от города, — добавил Герард.

29. Плененный захватчик

— Скачите быстрее назад, пока они не увидели нас! — воскликнул Герард. — Мы сможем укрыться в пещере.

— Укрыться? — с ноткой негодования переспросила Одила. — Вы мне нравитесь, Сине... господин Герард, — поправилась она и неловко усмехнулась. — Любой другой рыцарь на вашем месте немедленно ввязался бы в битву. — Вскинув голову, она продекламировала: — «Я буду биться с врагами, хотя бы их была сотня против меня одного. Моя Честь — это моя Жизнь».

Она повернула лошадь, и они поскакали назад к укрытию.

Теперь пришел черед Герарда удивляться и негодовать:

— Неужели вы и в это не верите?

— Какой прок в чести для того, кто лишился жизни? И какой прок от его чести другим? Я скажу вам какой. О нем, конечно, сложат песню. Какие-нибудь глуповатые куплеты, которые станут распевать в кабаках, и какой-нибудь толстый лавочник будет ронять слезы в кружку с пивом, слушая их. Ах, наши замечательные рыцари не боялись сражаться в одиночку против сотни врагов! Но знаете, кто не будет распевать эту песенку? Те рыцари, которые сейчас готовятся оборонять Солант. Наши товарищи. Наши друзья. Рыцари, которые не могут себе позволить биться в одиночку с сотнями во имя Чести. Те, кто обязан остаться в живых, чтобы защищать женщин, стариков и детей, доверивших им свои жизни. Мы ведь присягали защищать этих людей, а не умирать, покрывая себя неувядаемой славой, в какой-то идиотской безнадежной битве. Ведь главная цель врага — это убить нас с вами, не так ли? — горячо продолжала Одила. — И каждый день, когда мы остаемся в живых, — это наша победа и поражение врага. Каждый день вашей жизни — это ваша собственная победа над врагом, даже если вы всего лишь прятались в пещере, но не из страха, а ища способ присоединиться к своим товарищам, чтобы сражаться плечом к плечу с ними. Вот что такое Рыцарская Честь в моем понимании.

Одила умолкла, чтобы перевести дух. Она вздрагивала от нервного напряжения, вызванного этой тирадой.