— Полагаю, что так. — Принимая от него цветок, Лорана не смогла подавить дрожь в пальцах. — Как никогда прелестны.

— Вы обязательно увидите их. Если меня сегодня убьют, вы будете заботиться о моем саде? Можете ли вы дать мне слово?

— Стоит ли говорить о смерти в утро битвы, маршал? — воскликнула Лорана. — Наш план непременно удастся. Мы одолеем драконицу, и ее армия будет разбита.

— Я солдат, госпожа. И возможность моей смерти предусмотрена в тех планах, которые я разрабатываю перед боем. Но вы...

— Маршал, — торопливо прервала Лорана, — каждый, кто собирается в бой, должен учитывать такую возможность.

— Но не вы, госпожа, — твердо отрезал он. — Во всяком случае до тех пор, пока я жив, чтобы помешать этому.

С минуту они молчали. Он, не отрывая глаз, смотрел на любимое лицо, на волосы, по которым скользили отблески лунного света и к которым так хотелось прикоснуться. Она упорно не отрывала глаз от цветка, который держала в руке.

— Прощание с сыном было тяжелым для вас? — нарушил маршал затянувшееся молчание.

Лорана тихонько вздохнула.

— Нужно сказать, оно было не таким, каким вы его, должно быть, представляете. Гилтас не пытался отговорить меня и не искал для себя иного пути. Мы не тратили наши последние совместные часы на бесплодные споры, как я боялась, а предались воспоминаниям и обсуждали будущее. Он вынашивает множество планов. И я верю, они помогут Гилтасу на том трудном и опасном пути, который ему предстоит пройти. Даже если сегодня нас ожидает победа, прежняя жизнь эльфов, как верно сказал Келевандрос, не вернется. Мы больше никогда не будем такими, какими были. — Лорана медленно роняла слова.

Медан в душе аплодировал Гилтасу. Маршал прекрасно понимал, как чувствовал себя юноша, оставляя мать перед лицом страшной опасности, а сам отправляясь в убежище. Гилтас оказался достаточно разумен, чтобы не пытаться отговорить мать от ее замысла. Теперь ему требовалось вооружиться всей мудростью, какой наградила его природа. И Медан лучше Лораны представлял, с чем Гилтасу придется столкнуться. Маршал только что получил донесения о положении в Сильванести. Он не стал говорить об этом, не желая напрасно тревожить королеву-мать. У нее еще будет время обо всем подумать.

— Если вы готовы, госпожа, — сказал Медан, — нам пора отправляться в дорогу. Хорошо бы успеть войти в город до рассвета.

— Что ж, я готова, — ответила Лорана и вышла, не оглянувшись. В саду, где склоняли свои роскошные ветви кусты сирени, она снова обратилась к маршалу: — Я хотела поблагодарить вас за то, что вы сделали для нас. Поблагодарить от имени всего эльфийского народа и сказать, что память о вашей храбрости мы будем долго и благоговейно хранить.

Медан смущенно кашлянул.

— Возможно, я не так уж много смогу сделать сегодня. Скорее я буду стараться исправить кое-что из сделанного мною прежде. Но не сомневайтесь, я не подведу ни вас, ни ваших соотечественников.

— Наших соотечественников, — подчеркнула она. — Наших.

Ее слова были вполне дружелюбными, но они пронзили сердце маршала. Что ж, он заслужил этот невысказанный упрек и примет его молча, с достоинством, как и подобает солдату.

Медан и Лорана быстро шли по притихшим улицам города. В продолжение всего пути им не встретилось ни единого эльфа. Иногда они слышали шум тяжелых шагов по лестнице или шелест ветвей, по которым взбирался лучник, чтобы занять отведенное ему место. Иногда они улавливали тихие слова приказов на эльфийском языке. Возле Башни они увидели Думата, с задумчивым видом художника наносившего последние штрихи в паутину ветвей, где он схоронился.