|
Они были поглощены историей, словно жили, участвовали в ней. Это касалось и тех, кто слушал, и тех, кто рассказывал. Ион снова, как в молодости, был рядом с Владом, помогал ему, знал его, общался с ним. То же самое испытывала Илона, рассказывая о том, что происходило между ними. Оба они забыли о себе, полностью отдавшись ему. Этот человек был мертв уже больше пяти лет, но он оживал в их памяти. Слушатели же представляли себе Влада так, как им того хотелось. Для Петру все было просто. Он желал, чтобы человек, построивший этот замок, стал национальным героем Валахии. Спатар слышал о временах справедливости, закона, порядка, силы, царивших в этих землях, о том, как здесь терпели поражение недруги православной веры, и хотел, чтобы эти времена вернулись. Для графа Пека все было куда сложнее. Он услышал высказывание кардинала, резко подался вперед и с явным напряжением наблюдал за тем, как итальянец поднялся со своего места и вразвалочку заковылял к столу. Граф хотел, чтобы этот человек судил честно и правильно. Он желал бы, чтобы орден Дракона восстал, пусть и не кристально чистый, отмытый от крови и злодеяний. Братству был нанесен немалый ущерб, оно уже не могло возродиться полностью, да и сам граф не встал бы во главе его. Он был искалечен, жизнь его сломана. Прежнюю ярость теперь замещал порок. Взамен силы и власти торжествовало варварство. Если бы Дракула был прощен, хотя бы частично, в той мере, которая удовлетворила бы Бога и людей, тогда и его грех был бы тоже искуплен. Проклятие, лишившее его глаза и погубившее всех членов семьи, наконец лишилось бы силы. Кардинал остановился перед столом, снял листья крапивы, закрывающие головку козьего сыра, намазал на хлеб белоснежную массу, пахнущую приправами. Граф подошел к нему, налил вина. — Ваше преосвященство?.. — спросил он. Тот кивнул. Хорвати наполнил еще один кубок. Оба выпили. Петру тем временем подал знак Богдану, чтобы тот отнес воду и хлеб в исповедальни для заключенных и для писцов. Это был вовсе не знак доброты. То же самое Петру сделал бы и для домашнего скота, чтобы поддержать его в нужном состоянии ради достижения тех целей, к которым он был предназначен. Спатар убедился в том, что его приказание исполнено, и присоединился к остальным. — В самом деле, граф. — Кардинал говорил, понизив голос, потому что не все его слова следовало заносить в протокол. — Это все, конечно, весьма занимательно. Я тоже не откажусь послушать какую-нибудь сказочку в холодный зимний день. Но ведь это не то, ради чего мы приехали сюда, верно? Он наклонился, взял памфлет, который лежал на столе ближе прочих, и громко прочитал: — «История кровожадного сумасшедшего по имени Дракула Валашский». Кардинал рассмотрел нарисованные под текстом тела, в мучениях извивающиеся на столбах, и осведомился: — Вы сказали, что мы находимся здесь для того, чтобы опровергнуть вот это? — Нет, не совсем. Опровергнуть, конечно, но не все. — Граф положил в рот кусок колбасы. — Мы собрались здесь, скорее, для того, чтобы услышать иную версию событий, смягчить, убрать самое худшее и, напротив, выделить лучшее. — То есть переписать историю? — Ваше преосвященство, как вы сказали ранее, именно это все и всегда делают с ней. Мы используем ее для своих целей. Люди, которые писали эти книжонки, поступали точно так же. — Он взял в руки другой памфлет. — Ради выгоды или в отместку. История — это всего лишь орудие, даже больше того, это оружие. Для нас. Для Церкви. — Во имя Крестового похода? — Итальянец покачал головой. |
